Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова

Одним из показателей, по которым советское село значительно превышало российское, было обеспечение электроэнергией — электрификация, однако! К 1917 году в русской деревне насчитывалось 103 электростанции мощностью 5200 л. с, то есть по 53 л. с. на станцию (это примерно уровень автомобиля «Ока»). В 1927 году их уже 376 штук с мощностью 29 800 л. с, или около 80 л. с. на станцию (легковая машина «дамского класса», вроде «опеля».) Обслуживали они 375 тыс. крестьянских хозяйств, то есть по одной станции на 1000 дворов, или, если подсчитать, примерно по 75 вт на двор. Так вот ты какая, «лампочка Ильича»!

Остальные 24 млн. 650 тыс. хозяйств существовали во тьме не только египетской, но и физической: кто побогаче — с керосиновыми лампами, победнее — со свечками, самые бедные щипали лучину, как при царе Горохе.

Но в целом к тогдашней советской деревне вполне подходит картинка, данная в описании Московского уезда 1787 года:

«Употребляемые орудия при хлебопашестве суть соха и борона, а при уборке хлеба коса, серп и грабли; пашня Dice делится на три поля… под рожь пашут на одной лошади, не глубже двух вершков, боронят тож на одной… жнут серпами… Сушат хлеб на овинах, которые, будучи большею частию без печей, подвержены часто пожарам; молотят оный на открытых гумнах, а в некоторых местах в ригах и молотильных сараях»[211].

Это в нечерноземной России. А в черноземной то же самое, только соху поневоле меняли на плуг, а лошадей — на быков. Едва ли хотя бы один землеописатель XVIII века забывал посетовать на отсталость российского сельского хозяйства, не изменявшегося на протяжении веков. В столь же неизменном виде сей заповедник средневековья добрался до XX века.

* * *

Теперь от лукавого среднестатистического подхода перейдем к структурной конкретике. Естественно, село было неоднородно. В нём сушествовали все те же группы: кулак, бедняк, середняк, по-прежнему трудно определимые. Руководство страны играло терминами, желая показать, что крестьянин все же живет лучше, чем при царе, что не все так безысходно. Если раньше граница между бедняком и середняком была размыта и нечетка, то теперь ее и вовсе не стало, ибо что понимало большевистское правительство под середняком — тайна великая. Проще было с бедняками, поскольку тут существовали абсолютные критерии.

Самая горькая нищета — это двор без рабочего скота. По разным данным, таких в СССР имелось от 31 до 37 %. Как ни странно, выборочные обследования по Северо-Западу показывают меньшее число— 23,5 %. В Сибири ещё меньшее — 12,6 %, но это-то как раз неудивительно. В РСФСР в 1926/1927 гг. насчитывалось 30,6 % безлошадных хозяйств и 31,6 % — не имевших пахотных орудий. Примерно столько же, сколько и в царской России.

Размер посева — тоже один из главнейших показателей. По данным Н. Д. Кондратьева, в 1926 году в РСФСР было 36,5 % хозяйств с посевом до 2 дес, и 34,7 % — с посевом 2–4 дес. То есть примерно 70 % хозяйств имели среднестатистический или меньший надел. На одну же душу крестьянского населения приходилось 0,7 дес. посева, что ещё меньше, чем до революции.

Правда, большевики упорно говорили об «осереднячивании» деревни, но это просто игра терминами. Конечно, они не могли, да и не имели права открыто признать, что после революции народ живет хуже — умные поймут правильно, но много ли умных? Однако ведь имелись же под этими заявлениями какие-то конкретные основания. Сталин оценивал количество бедняцких хозяйств в 35 % — по каким критериям, что он имел в виду?

Если посчитать совпадение числа бедняцких хозяйств с числом безлошадных не просто совпадением, то скорее всего Сталин полагал бедняками тех крестьян, которые не могли вести самостоятельное хозяйство. Именно безлошадные дворы, как правило, не имели инвентаря, у них же были самые маленькие наделы — все эти показатели как раз и крутятся вокруг 35 %.

Но и внутри этой категории бедняков существовала группа хозяйств беднейших. Уже в августе 1923 года на Политбюро во время обсуждения налоговых вопросов прозвучало предложение: беднейшие хозяйства от уплаты налога освободить. Какие именно?

«Брюханов. Декрет РСФСР предусматривал освобождение от налога бесскотных хозяйств при урожае до 45 пуд. с десятины полностью в том случае, если они обеспечены землей до одной четверти десятины на едока, а при низшей урожайности до 35 пуд. и в случаях обеспеченности землей до полудесятины на едока… Я предлагаю общим декретом по всему Союзу освободить от уплаты единого сельскохозяйственного налога все крестьянские хозяйства, обеспеченность коих облагаемой землей определяется не более полудесятины на едока, а таксисе те из крестьянских хозяйств с обеспеченностью до трех четвертей десятины, кои не имеют скота… по моим расчётам, это… если брать среднюю для всего Союза, даст освобождение 18,81 % всех хозяйств.

Рыков. А насколько это уменьшит налог?

Брюханов. Я предполагаю, что это даст уменьшение поступления налога с 575 до 562–563 млн., то есть реально уменьшение будет примерно на 12 млн. пудов… Распределение этой скидки по районам, конечно, будет неравномерное. В некоторых районах, в Крыму например, это даст 28 % всех хозяйств… эта льгота даст большое освобождение по Белоруссии; это даст свыше 25 % освобождения по Сибири и Киргизии, наиболее нуждающихся в помощи».

Получается, что 19 % крестьянских хозяйств собирали зерна едва на пропитание и при поземельном обложении платили всего 2 % налога — то есть они работали исключительно на собственное полуголодное прокормление, не давая стране ничего. Но самое удивительное — это процент освобожденных хозяйств по Сибири. Мы привыкли думать, что Сибирь была краем зажиточных крестьян, — вот тебе, бабушка, и хлеборобы… При этом ведь продразверстка в Сибири, в отличие от Европейской России, проводилась всего один сезон. Если отсутствие скота ещё можно списать на войну — то откуда там малоземелье?

Чтобы стать самостоятельным, хозяйству надо было иметь хотя бы 4–5 десятин посева, одну лошадь, одну-две коровы, необходимый сельхозинвентарь и 1–2 работников. По оценке И. Климина, таких было около 40–45 % всех хозяйств. Так что как ни крути, как ни играй статистикой, а 75–80 % крестьянских хозяйств СССР имели не больше 5 десятин посева и не больше одной лошади, как ив 1917 году. Таков был итог послевоенного «возрождения» деревни. С чего начали, к тому и пришли, минус помещики, то есть уже совершенная Киевская Русь.

Ещё одна распространенная легенда, перекочевавшая из крестьянских писем 20-х годов в СМИ 90-х — это легенда о «бедняках-лодырях». Мол, если человек умел и хотел работать, он был зажиточным, а бедняки — сплошь лодыри и неумехи. А как на самом деле?

По опросам одной из волостей Пензенской губернии выяснилось, что основной проблемой бедных дворов было отсутствие или слабосильность работника — в хозяйстве нужны не только крепкая лошадь, но и крепкий мужик, иначе много не наработаешь. 16–26 % бедных крестьянских хозяйств образовалось по причине раздела большой семьи, в результате которого появлялся двор с одним работником и большим числом едоков (пока еще дети вырастут!); 14–38 % из-за отсутствия работника; 20–60 % дали стихийные бедствия, в основном пожары (такой разброс в цифрах происходит оттого, что пожары в деревнях редко ограничиваются одним двором), 10 % — по причине ухода работника в Красную Армию, столько же по болезни кормильца, и всего 8 % представляли собой хронические неудачники, собственно «лодыри», как называли их крестьяне. Из этих причин только п. 2 — отсутствие работника — может быть связан с войной, остальные — постоянные факторы. Одни крестьяне неимоверными усилиями выбивались из бедноты в середняки, другие по разным причинам — пожар, болезнь или смерть кормильца, павшая лошадь — туда погружались, обеспечивая постоянный обмен внутри 80 %-й группы, которая на самом-то деле вся была бедняцкой, и только агитпроп не позволял признать ее таковой.