Крест и корона - Нэнси Бильо

— Постижение Божественной истины.

— Аминь, брат, аминь! — закричали другие монахи.

— У нас духовная цель, — пояснил брат Освальд. — Мы путешествуем по стране в поисках этой самой истины. Мы больше не имеем возможности искать ее в монастырях. Наши дома были закрыты по повелению короля, и мы вынуждены покинуть их. Но нам это не помеха. Нет-нет-нет. Мы собрались… или, иными словами, нас соединило желание путешествовать вместе. Когда-нибудь мы узнаем, как лучше всего служить Господу, как лучше всего прожить остаток наших дней здесь, на земле. Нам еще предстоит понять, в чем состояло Его намерение, когда Он позволил закрыть монастыри в Англии.

Брат Эдмунд опустил взгляд на стол; его худые плечи дрожали. Я боялась, что он в присутствии всех потеряет над собой контроль.

— Позвольте спросить, — быстро сказала я.

— Конечно, госпожа Соммервиль.

Я поморщилась — стыдно было представляться такому человеку, как брат Освальд, фальшивым именем. Но продолжила:

— Как я поняла, вы путешествуете от церкви к церкви по всей Англии и ищете озарения через молитву?

— Мы посещаем мессы, где это только возможно, — ответил он. — Но, кроме того, мы ищем Господа в лесах, в полях, на рынках — повсюду, где можно найти Его мудрость. Мы пришли сюда, в Эймсбери, чтобы совершить паломничество в одно древнее место. Это одно из старейших мест на земле. Вероятно, вы слышали о нем? Я говорю о Стоунхендже.

Я напряглась:

— Он разве находится неподалеку?

— Да, совсем рядом. Я думаю, что постояльцы этой гостиницы в основном те, кто приходит увидеть его.

Я ребенком слышала захватывающие истории про Стоунхендж: будто бы это был храм, построенный много веков назад расой великанов, что некогда жили в Ирландии.

— Но, кажется, это место поклонения друидов, — сказала я.

— Мы открываем наши сердца и умы любому знаку Божьему, госпожа Соммервиль, и мы слышали, что иногда на рассвете в Стоунхендже Бог говорит с истинно верующими.

Брат Эдмунд поднял на него взгляд.

— На рассвете? — переспросил он хрипловатым голосом.

Брат Освальд вгляделся в брата Эдмунда.

Голубые глаза цистерцианца задержались на его шляпе, словно разглядели под ней тонзуру.

— Хотите присоединиться к нашему утреннему паломничеству?

— Нет-нет, мы не достойны сопровождать вас, — возразил брат Эдмунд.

Брат Освальд улыбнулся.

— Перед лицом Господа мы все достойны, — сказал он. — И хотя я только сегодня познакомился с вами, но глубоко чувствую, что вы и ваша добрая сестра посланы Богом, чтобы идти в паломничество вместе с нами.

Брат Эдмунд посмотрел на меня.

— Если хочешь — пойдем, — ответила я. Он благодарно кивнул.

Мы договорились с братом Освальдом и остальными встретиться перед рассветом. Большинство монахов заплатили за комнаты, но сам он и еще двое братьев собирались спать на земле в конюшне. Как сообщил нам новый знакомый, он был истинным цистерцианцем и не спал в постели с тех пор, как еще юношей принес обет.

Мы с братом Эдмундом поднялись по лестнице в нашу единственную комнату. Я открыла дверь. Комната была большой; хозяин, как и обещал, принес дополнительный тюфяк. Он лежал против кровати, наверху — кипа одеял. Даже огонь в камине горел.

Брат Эдмунд помедлил у двери.

— Я сильнее, чем прежде, чувствую, что подобное неприемлемо, — сказал он. — Я могу лечь в конюшне вместе с братом Освальдом, Джоном и Лукой.

— Но вы посмотрите на эту комнату, — возразила я. — Не могу же я занимать ее одна.

Наступило долгое неловкое молчание, после которого он сдался:

— Хорошо. Но мы должны повесить одеяло у вашей кровати, чтобы у вас была возможность уединиться.

Брат Эдмунд соорудил между нами импровизированную ширму. Я залезла под одеяло на своей кровати, стянула с себя юбку и корсаж, положила их сверху, оставшись в одной рубашке.

Я не слышала ничего, кроме потрескивания поленьев в камине.

— Спокойной ночи, брат Эдмунд, — нервным голосом сказала я.

Ответом мне было долгое молчание. Я уже подумала, что брат Эдмунд уснул, когда раздался его голос:

— Спокойной ночи, сестра Джоанна.

Сон не пришел сразу; я так устала, что забвение никак не могло поглотить меня. Но потом я обнаружила, что стою на поле в жаркий день. Повсюду я видела цветы самых разных оттенков. Я срывала их и складывала в корзинку. Одно из пятен алых цветов было особенно красиво, и я наклонилась, чтобы выбрать несколько штук.

Тут чья-то необычайно бледная рука ухватила меня за запястье и потянула вниз — под влажную землю. Образовалась нора, и я полетела в нее. Я знала, что никто меня не услышит, но все равно закричала.

Теперь я оказалась в пещере: сидела в ней, обхватив колени руками. В темную лужу капала вода. Я услышала шаги в конце пещеры, и дыхание мое участилось. Я никого не видела, но вдруг рядом со мной на колени опустился человек. Он улыбнулся, пытаясь успокоить меня.

— Ничего дурного с вами не случится, сестра Джоанна, — сказал он.

— Вы знаете, как меня зовут?

Он кивнул.

Я почувствовала такую слабость, что легла на пол пещеры, услышала, как быстрее закапала вода в лужу рядом с моей головой. Я закрыла глаза, предчувствуя: сейчас со мной что-то случится. Мне не хотелось видеть это. Но и вставать я тоже не хотела.

Я почувствовала на своем теле легкое приятное дуновение. Ничьи руки не трогали меня — только ветерок легкими, щекочущими и мучительно протяжными касаниями ласкал мою кожу. Вода закапала еще быстрее. Она превращалась в водопад. Я услышала короткое, сдавленное, торопливое дыхание. Но не мужское — такие звуки могла издавать только женщина. Мои конечности горели, их пощипывало.

Вздрогнув, я проснулась. Прохлада и ласкающий ветерок исчезли. Закутанная в свое одеяло, я лежала, потная от смущения.

На меня нахлынула громадная волна стыда. Я видела греховный сон. Я повернулась к разделенному переплетом окну рядом с кроватью. Высоко в небе стояла луна. Ночь была в самом разгаре.

Несмотря на невероятную усталость, меня охватило беспокойство. Мне не давал покоя вопрос: спит ли брат Эдмунд? Если нет, то я хотела срочно поговорить с ним. Понимаю, что вы меня осудите, но мне было необходимо услышать от него, что я не безнравственный человек. Я села на кровати. Рука моя дрожала, когда я потянулась, чтобы слегка сдвинуть одеяло, которым он отгородил мою кровать.

Я осторожно выглянула. Лунный свет заливал комнату. Я отчетливо увидела, что тюфяк против моей кровати пуст. Брата Эдмунда в комнате не было.

Я улеглась в кровать. Вероятно, он все же решил переночевать в конюшне. Я чувствовала смущение и злость из-за того, что он сделал это после нашего разговора. Но, с другой стороны, я испытала и странное облегчение.