Романовы. История великой династии - Евгений Пчелов

«Мой двоюродный брат Николаша был превосходным строевым офицером. Не было равного ему в искусстве поддерживать строевую дисциплину, обучать солдат и готовить военные смотры. Тот, кому случалось присутствовать на парадах Петербургского гарнизона, имел возможность видеть безукоризненное исполнение воинских уставов в совершенстве вымуштрованной массой войск: каждая рота одета строго по форме, каждая пуговица на своём месте, каждое движение радовало сердце самых закоренелых любителей шагистики. Если бы великий князь Николай Николаевич оставался на посту командующего войсками гвардии и Петроградского военного округа до февраля 1917 года, он оправдал бы все ожидания и сумел предупредить февральский солдатский бунт» (Великий князь Александр Михайлович).

«По природе своей честный, прямой и благородный, он соединял в себе все свойства волевой личности, т. е. решительность, требовательность и настойчивость. Причём эти свойства проявлялись в нём иногда в чрезмерной форме, создавшей ему репутацию подчас суровой строгости… При господствовавшем в царствование Императора Николая II во всём государственном аппарате безволии и непотизме, наличие на посту Верховного Главнокомандующего такой волевой личности, как Великий Князь Николай Николаевич, было одним из главных залогов благополучного исхода войны, и потому-то вся Россия встретила с таким единодушным восторгом назначение его на этот пост» (контр-адмирал А.Д. Бубнов).

А вот мнение протопресвитера русской армии и флота о. Георгия Шавельского:

«За последнее царствование в России не было человека, имя которого было бы окружено таким ореолом и который во всей стране, особенно в низших народных слоях, пользовался бы большей известностью и популярностью, чем этот Великий Князь. Его популярность была легендарна… Рассказы близких к Великому Князю лиц, его бывших сослуживцев и подчинённых, согласно свидетельствуют, что в годы молодости и до женитьбы Великий Князь Николай Николаевич отличался большой невыдержанностью, безудержностью, по временам – грубостью и даже жестокостью. По этому поводу в армии, и особенно в гвардии, с которой была связана вся его служба, ходило множество рассказов, наводивших страх на не знавших близко Великого Князя. После же женитьбы Великий Князь резко изменился в другую сторону. Было ли это результатом доброго и сильного влияния на него его жены, как думали некоторые, или годы взяли своё, но факт тот, что от прежнего стремительного или, как многие говорили, бешеного характера Великого Князя остались лишь быстрота и смелость в принятии самых решительных мер, раз они признавались им нужными для дела… Однако я не могу не заметить некоторых дефектов его духовного склада. При множестве высоких порывов ему всё же как будто недоставало сердечной широты и героической жертвенности… Великого Князя Николая Николаевича все считали решительным. Действительно, он смелее всех других говорил Царю правду; смелее других он карал и миловал; смелее других принимал ответственность на себя. Всего этого отрицать нельзя, хоть нельзя и не признать, что ему, как старейшему и выше всех поставленному Великому Князю, легче всего было быть решительным. При внимательном же наблюдении за ним нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьёзная опасность. Это сказывалось и в мелочах, и в крупном: Великий Князь до крайности оберегал свой покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 вёрст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы предприятие угрожало его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны и в начале революции. У Великого Князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности. Поэтому он не оправдал и своих собственных надежд, что ему удастся привести к славе Родину, и надежд народа, желавшего видеть в нём действительного вождя».

Император Николай II и Великий князь Николай Николаевич младший на параде в Царском Селе 29 июня 1913 г.

А военный министр генерал В.А. Сухомлинов, резкий антагонист Великого князя, писал:

«Отношения мои с Великим Князем Николаем Николаевичем были всегда весьма холодные, инстинктивно я не выносил его чёрствого, злобного, бесчеловечного отношения ко всему его окружавшему. А когда его матушка, Великая Княгиня Александра Петровна, по болезни поселилась в Киеве, где стала во главе лазарета в Покровском монастыре, я как командующий тогда войсками Киевского военного округа навещал её, конечно. Великий Князь Пётр Николаевич относился к ней трогательно, сердечно и ласково, что она очень ценила и, высказывая это мне, присоединяла:

– А Николаша совсем другой, чёрствый и недобрый…

Как председатель изобретённого им же самим Совета Государственной Обороны, деятельность последнего он направлял так преступно бестолково, что сидевший однажды рядом со мной в одном из заседаний этого совета председатель Совета Министров Столыпин сказал мне:

– Да ведь это же настоящий бедлам!

Что там происходило, это действительно похоже было на сумасшедший дом. Достаточно было одного подобного заседания, чтобы убедиться в том, что у Великого Князя Николая Николаевича не было решительно никаких данных, чтобы выполнять столь громадной важности обязанности и деятельность по государственной обороне, от которой зависело благополучие и защита страны от врагов внешних… Взялся затем Великий Князь за роль полководца в 1914 году и с таким же успехом повёл операции наших войск, с каким он до войны вёл заседания Совета Государственной Обороны».

(Нужно помнить, однако, что сам Сухомлинов во время Первой мировой войны с громким скандалом был снят с должности военного министра, арестован, находился под следствием, а уже Временным правительством приговорён к пожизненному заключению, при большевиках же по старости освобождён и уехал в Германию, где прожил ещё 8 лет.)

Немецкое же командование, по мнению прославленного генерала Э. Людендорфа, отзывалось о полководческих способностях Николая Николаевича весьма уважительно.

К Распутину Николай Николаевич относился резко отрицательно, несмотря на то, что его выдвижению при дворе способствовала супруга Великого князя. Когда однажды Распутин выразил желание приехать в Ставку, Николаша раздражённо бросил: «Пусть приезжает, я его повешу!»

Если о военных заслугах Николая Николаевича можно спорить, то, что касается его политической деятельности, тут вряд ли можно считать его дальновидным. Великий князь Александр Михайлович писал: «Два важнейших акта в истории России – Манифест 17 октября 1905 года и отречение императора Николая 2 марта 1917 года – следует приписать полнейшей аберрации политического предвидения Великого князя Николая Николаевича. …Как все военные, привыкшие иметь дело со строго определёнными заданиями, Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила желаемого эффекта».

Революционные события 1905 года его настолько потрясли, что он уговаривал императора пойти на уступки радикалам: «Всеобщая забастовка в октябре 1905 года поставила его в тупик, так как кодекс излюбленной им военной мудрости не знал никаких средств против коллективного неповиновения. Нельзя же было арестовать несколько миллионов забастовщиков! По его мнению, единственное, что можно было сделать, – это выяснить требования «командиров восстания». Попытка объяснить Николаю Николаевичу, что восстание 1905 года носило анархический характер и что не было «командиров», с которыми можно было вести переговоры, оказалась бы безрезультатной» (Великий князь Александр Михайлович).