Золотой цверг - Вадим Проскурин

Тхе Ке никогда не любила песни Леннона, они казались ей такими же старомодными и попсовыми, как Моцарт или Тэту. Из музыки Тхе Ке могла воспринимать без отвращения только кислотный трэш. Но, послушав речь Джона Рамиреса, она поняла, что то абстрактное добро, о котором пел Леннон, имеет реальные шансы воплотиться в жизнь, причем не где-нибудь в отдаленном будущем, а прямо здесь и сейчас. Тхе Ке стала одной из первых новых сестер, и когда Полина Бочкина спросила, кто готов добровольно выйти на дежурство, Тхе Ке не стала искать нелепые оправдания и согласилась сразу же, даже не спрашивая, что ей предстоит.

Ей поручили патрулирование окраин Олимпа. Большинство свиноголовых сгорели в ядерном огне в первый день революции, но некоторым удалось сбежать. Они прятались в пригородах и на окрестных плантациях, они сбивались в стаи и пытались прорваться в столицу планеты, чтобы сокрушить революцию. Военные собаки еще не понимают, что проиграли, говорила сестра Полина, но они и не поймут этого, пока мы им не покажем, что наша революция способна себя защитить. Сейчас решается судьба революции, сказала Полина, и Тхе Ке поняла, что это правда, судьба революции решается именно сейчас.

Тхе Ке записалась в добровольцы, получила электрический пистолет армейского образца, прошла трехчасовую виртуальную тренировку, и после этого ее отправили на патрулирование. В напарники ей достались два молодых человека, она отказалась называть их имена, но Анатолий и не настаивал. Эти люди уже давно входили в братство, давно знали друг друга, а один из них даже имел метку бойца класса D, и кроме пистолета у него был еще ручной пулемет. Тхе Ке спросила, что от нее требуется, и ее ждало первое разочарование.

От нее ничего не требовалось Никто не ждал, что она будет участвовать в бою наравне с остальными, никто не был готов доверить ей свою жизнь. В любой войне нужно пушечное мясо, это очевидно каждому, кто хоть раз задумывался над этим вопросом, но Тхе Ке не понравилось, что в этой войне роль пушечного мяса отводилась ей. При обнаружении подозрительного объекта Тхе Ке должна была перехватить его и выяснить, что за люди находятся внутри машины. Далее следовало доложить старшим товарищам и действовать согласно их указаниям. Тхе Ке прекрасно понимала, что если в машине окажутся солдаты, она проживет ровно столько, сколько нужно пуле, чтобы преодолеть расстояние до ее головы. Никакой любитель не сравнится в скорости реакции с профессиональным бойцом, а это значит, что первое же боевое столкновение окажется для нее последним. Тхе Ке понимала, что кто-то должен занять отведенное ей место, что глупо подвергать опасности жизни опытных воинов, когда можно обойтись тем, кого не жалко, но все равно она не могла убедить себя в том, что это справедливо. Она понимала, что так проявляется ее эгоизм, но ничего не могла с ним поделать.

Когда на горизонте показалась лодка ящеров, Тхе Ке подумала, что, может быть, все обойдется. Она скажет ящерам, чтобы они убирались назад, и они уберутся, потому что трусливые ящеры боятся людей, достаточно направить на ящера пистолет, и он сразу убегает, это все знают. Тхе Ке не думала тогда, как она будет объясняться с ящерами, она думала только о том, что это не имперские солдаты, а значит, у нее есть шанс остаться в живых.

Когда в лодке обнаружилось два человека, она все еще надеялась. Ей так хотелось верить, что они говорят правду, что они действительно геологи, что они действительно потерпели аварию и их спасли ящеры. Хотя, если подумать здраво, какие могут быть геологи в самом сердце Олимпийских болот? И с каких это пор ящеры спасают людей, попавших в беду в их владениях?

Сейчас Тхе Ке пребывала в полной прострации. Нельзя сказать, что она была сломлена, она до сих пор отказывалась отвечать на все вопросы, связанные с обороной города. Анатолий подозревал, что она толком ничего не знает, но он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение. Не пытать же ее!

Подумав, Анатолий решил рискнуть. Вряд ли у мятежников под ружьем очень много бойцов и тем более вряд ли они ожидают встретить серьезную атаку со стороны правительственных войск. Если в первый день революции они грамотно заложили и подорвали заряды, сейчас правительственных войск почти не осталось, а те, что остались, деморализованы. Так что у мятежников нет необходимости окружать город сплошным кольцом обороны, можно ограничиться только блокпостами на важнейших дорогах. А если это так, получается, что путь к центру города открыт. Могут быть еще патрули на улицах… ничего, как-нибудь справимся.

Анатолий поднял голову и огляделся по сторонам. Якадзуно стоял спиной к нему и смотрел невидящим взглядом в толщу тумана. Фесезл сидел на собственном хвосте рядом с Тхе Ке и всем своим видом демонстрировал, что внимательно следит, чтобы она не сбежала и не начала драться. Говелойс приноравливался к пистолету, отнятому у Тхе Ке, он прохаживался взад-вперед по площадке и время от времени резко вскидывал пистолет и прицеливался в разные предметы. Он не соврал, когда говорил, что много играл в виртуальности.

– Говелойс! – позвал ящера Анатолий. – Пистолет на предохранителе?

– Да, конечно, – Говелойс чуть-чуть обиделся. – Я же не дурак какой.

– Хорошо. Как лодка?

– Нет больше лодки.

– Затонула?

– Наполовину. Лежит на мели, корпус пробит. Двигатель цел, его можно снять…

– Нельзя, у нас нет времени.

– Может, хотя бы аккумулятор?

– Тоже нельзя. Значит, так. Все забираемся в машину, я за руль, Якадзуно рядом, будешь штурманом. Вы трое назад, Фесезл сзади меня, будешь держать пулемет наготове, если что, подашь. Сам стрелять не пытайся, там специальный сканер, нужна метка класса D или выше.

– Что будет со мной? – спросила Тхе Ке.

– Пока прокатишься с нами, а потом решим. Все, поехали!

Произнесены последние слова панихиды, зазвучала тихая музыка. Транспортер на большом мраморном столе пришел в движение, и пустая деревянная коробка отправилась в кремационную камеру. Глупо, подумал Рамирес, совершать богослужение вокруг пустого ящика, потом сжигать его, а пепел сгоревшего дерева складывать в урну и потом захоранивать с почестями. Но, с другой стороны, любые похороны – в первую очередь символ, почести оказываются не трупу, а той душе, что обитала внутри него, когда человек был живым. И кому какое дело, что находится внутри гроба – семьдесят килограммов подтухшего мяса или вообще ничего?

В углу стола раскрылся неприметный люк, из которого выехал маленький лифт с установленной на нем урной. Все, кремация закончена. Рамирес выступил вперед.

– Спасибо, господин Кобато, спасибо, господин Ваджь-яхва, – поблагодарил он православного священника и муллу, проводивших церемонию. Вообще-то к служителям веры принято обращаться “отец”, но для члена братства такое обращение недопустимо.

– Братья и сестры! – начал речь Рамирес. – Сегодня мы хороним двух достойнейших людей, отдавших нашему делу самое дорогое, что у них было – свою жизнь. Брат Илья Коровин и сестра Алсу Усмани пожертвовали собой во имя всеобщего счастья, во имя того, чтобы наша революция не задохнулась, умывшись кровью, а открыла новую эру в жизни планеты. Наша планета станет раем, и когда это произойдет, в этом будет заслуга и Ильи Коровина, и Алсу Усмани. Наш народ их никогда не забудет.