Рокоссовский - Борис Соколов

На самом деле здесь правила бал не стратегия, а чистая политика. Сталину необходимо было для рождавшейся прямо на полях сражений пропагандистской мифологии, чтобы войсками, брошенными на освобождение столицы Украины, непременно командовали украинцы. Черняховский для этой цели как будто подходил — по паспорту он считался украинцем, хотя украинского языка и не знал. Но вот Рокоссовский на украинца никак не тянул, считаясь, в зависимости от конъюнктуры, то русским, то поляком, а то и белорусом. Зато Воронежским (в дальнейшем 1-м Украинским) фронтом командовал чистокровный украинец Николай Федорович Ватутин, а членом военного совета был глава украинских коммунистов Н. С. Хрущев. С армией же вышла незадача. 38-й армией, которой в октябре — ноябре 1943 года предстояло непосредственно брать Киев, командовал генерал H. Е. Чибисов, чистокровный русский, из донских казаков. Перед началом последнего решающего наступления его срочно заменили на украинца К. С. Москаленко. Чибисова же в утешение произвели в генерал-полковники, присвоив ему звание Героя Советского Союза.

Сталин, очевидно, не собирался делать рокировку, перебрасывая Рокоссовского на Воронежский фронт, а Ватутина с Хрущевым — на Центральный. Менять командующих, хорошо знавших свои войска, в разгар наступления было нецелесообразно. Гораздо проще было передвинуть разграничительные линии между фронтами. И решение об этом, конечно, принимал сам Сталин, хотя Жуков и Хрущев, несомненно, такое решение горячо поддержали — очень уж им хотелось освободить «мать городов русских».

Думаю, что Константин Константинович догадывался, почему войскам его фронта не дали взять Киев, и это знание его отнюдь не радовало. Он не в первый и не в последний раз страдал от своей польской национальности.

Рокоссовскому было очень обидно, что Киев уплыл из-под самого его носа. Ведь уже к 23 сентября его 13-я армия захватила на западном берегу Днепра севернее Киева в районе Чернобыля Сташев плацдарм глубиной 35 и шириной 30–35 километров. А 60-я армия к концу сентября овладела плацдармом глубиной 12–15 и шириной 20 километров.

Константин Константинович вспоминал: «Черняховский получил от меня указание углубить захваченный район, наступая на запад и юго-запад в обход Киева. Но командарма, словно магнит, притягивал Киев. И он главный удар направил на юг, вдоль Днепра. Черняховский упустил из виду, что противнику легче всего было организовать отпор как раз на этом направлении, чему способствовали и особенности местности, и близость города, откуда враг бросал в бой все силы, какие там только имелись.

Стремление Черняховского продвинуться ближе к Киеву помешало армии углубить плацдарм. Несколько дней было потеряно в бесплодных атаках. Враг воспользовался этой задержкой, подтянул силы на угрожаемое направление и остановил продвижение наших частей. Не удалось расширить плацдарм и вдоль берега».

Видно уж очень хотелось Черняховскому взять Киев. Однако Иван Данилович переоценил свои силы, недооценил противника и потерпел поражение. Тем не менее этот частный неуспех не повлиял на действия других войск Центрального фронта. 61,48 и 65-я армии вышли к реке Сож. В мемуарах Рокоссовский полагал, что «быстрое продвижение войск нашего левого крыла на киевском направлении заставило противника поспешно отводить свои дивизии, действовавшие против Воронежского фронта. Это, конечно, сильно помогло соседу. И все-таки жаль, что нам не разрешили нанести удар во фланг и тыл вражеским войскам, используя нависающее положение частей 60-й армии. В этом случае мы смогли бы не только более эффективно помочь соседу, но и не дали бы противнику отвести войска за Днепр».

27 сентября Рокоссовский был в Кремле на приеме у Сталина. Вместе с ним на совещании присутствовали заместитель начальника Генштаба А. И. Антонов и командующий Брянским фронтом М. М. Попов. Возможно, на этом совещании было окончательно решено, какому фронту брать Киев, а также определен порядок взаимодействия Центрального фронта, 20 октября переименованного в Белорусский фронт, и Брянского фронта. При этом из Брянского фронта в Белорусский были переданы 50-я армия генерала И. В. Болдина, 3-я армия генерала А. В. Горбатова и 63-я армия генерала В. Я. Колпакчи, захватившие плацдармы на западном берегу реки Сож.

5 октября Ставка передала 13-ю армию Н. П. Пухова и 60-ю армию И. Д. Черняховского Воронежскому фронту, переименованному в 1-й Украинский. В беседе по поводу передачи армий Рокоссовский еще раз поднял вопрос о возможности удара Центрального фронта на Киев, но Сталин отказался пересматривать уже принятое решение. Главный удар фронт Рокоссовского должен был наносить на Гомельском направлении.

«Чтобы скрыть от врага перегруппировку, — писал Рокоссовский, — командарм один корпус оставил в междуречье с задачей побольше тревожить гитлеровцев, привлечь к себе их внимание. 19-й стрелковый корпус, возглавляемый генералом Д. И. Самарским, блестяще выполнил эту задачу. От действий 65-й армии теперь зависел успех всего фронта. Поэтому мы ей придали все фронтовые средства усиления. Чтобы отвлечь внимание противника от направления нашего главного удара, 50-я и 3-я армии получили приказание 12 октября перейти в наступление на своих участках. С болью в сердце ставил я им эти задачи, зная ограниченные средства, которыми располагали Болдин и Горбатов, но это было необходимо в общих интересах, и нужно было сознательно идти на некоторые жертвы».

П. И. Батов вспоминал: «Отрабатывая с командующими армиями задачи Гомельско-Речицкой операции, К. К. Рокоссовский говорил нам, что у противника прочный рубеж и для успеха нужен смелый маневр и умение обмануть вражеское командование, Он высказал смелый замысел: демонстрируя сосредоточение крупных сил на одном участке фронта (армии И. И. Федюнинского и В. Я. Колпакчи севернее Гомеля), готовить и нанести удар совсем на другом направлении (с лоевского плацдарма — 65-я и 61-я армии)».

Генерал-лейтенант Н. А. Антипенко приводит рассказ самого Константина Константиновича о том, как в декабре 1943 года он, находясь в Москве, был приглашен Верховным главнокомандующим на ужин. Повод был более чем подходящий: и Сталин, и Рокоссовский родились в один и тот же день — 21 декабря.

«Было далеко за полночь с 20-го на 21 декабря, — вспоминал маршал. — Присутствовали некоторые члены политбюро. Обстановка за столом была самая непринужденная. Взяв меня за руку, Сталин отвел в сторону и тихо сказал: „Да, мы вас крепко обидели, товарищ Рокоссовский… Ну что ж, бывает… Извините…“ Потом мы возвратились к столу. Кто-то провозгласил тост за здоровье Сталина. Закусили. Встав из-за стола. Верховный подошел ко мне с полным бокалом „Хванчкары“ (его любимого вина), произнес тост в мою честь и стал чокаться со мной так, чтобы верхний край его бокала был бы не вровень с моим, а чуть пониже. Я знал этот грузинский обычай, выражающий особое уважение, и сам поспешил опустить свою рюмку ниже. Сталин повторил свой прием, опустив руку с бокалом еще ниже, то же сделал и я. В конце концов наши бокалы оказались на полу. Это всех рассмешило».