Полуденный бес - Павел Басинский

Единственным патентом на благородство в крестьянской жизни может быть ее мистическое превосходство перед жизнью города. И смысл тут не в березках и красивых закатах, не в рыбалке на утренней зорьке. На этом помешаны как раз горожане. Они уверены, что жизнь в деревне здоровее . Они не знают, что смертность от рака и сердечных болезней в деревне гораздо выше, чем в городе. Редкая из наших баб доживает до семидесяти, а настоящих стариков и вовсе днем с огнем не сыщешь.

Итак, я приехал в Красный Конь и получил место директора школы. И тогда я собрал не учеников, а их родителей. Я рассказал им, как мог, о своей идее. Они слушали внимательно и ни разу не перебили. Потом покивали, встали и разошлись. Ни одного вопроса! Я был раздавлен! Я не спал ночами, я путался на уроках. И тогда я начал понемногу пить. Наконец – я понял! Ах, Джон! Все, что я говорил, было, может, и прекрасно! Но бес-пред-мет-но! Деревенский человек к человеку абстрактно мыслящему относится с уважением, но всегда подозрительно. Он не знает, что у того на уме. И тогда я вспомнил о Красном Коне !

Лицо учителя вспыхнуло вдохновенным огнем.

– Это очень красивая легенда! Однажды святой Егорий летел на своем крылатом коне над Русью, и там, где его конь ступал на землю, пробивался святой родник. Рядом с родником строили село. Называли эти села Конь, Красный Конь, Малый Конь… Этих Коней по Великой, Малой и Белой России рассыпано и сейчас великое множество! И все они, заметьте, находятся на примерно одинаковом расстоянии друг от друга. На расстоянии одного прыжка Коня. Это можно проверить по старым картам. Места эти почитались святыми, и вода в источниках – тоже.

В детстве я слышал о нашем источнике, спрятанном в Горячем лесу. Будто бы он был когда-то, но потом его завалило камнями, затянуло глиной, и перестала вода из него поступать в речку Красавку. Вот, подумал я! Вот дело, которое мы сделаем с земляками сообща. И я – отыскал святой родник!

О, это было настоящее чудо, Джон! Я нашел не просто родник. Над ним, хотите – верьте, хотите – нет, возвышалось огромное изваяние… каменного Коня. Оно было природного происхождения, из дикого камня, но сложилось в безупречной форме. При восходе и заходе солнца Каменный Конь окрашивался в красный цвет. И тогда он становился изумительно, фантастически красивым!

Я показал это чудо односельчанам. Они были поражены не меньше моего. Но главное – они поверили мне! Все, что я говорил прежде, прояснилось в свете этого Божественного Коня. И мы начали нашу работу…

Она была в том, чтобы очистить родник и отвести воду в нашу речку. Боже, с каким энтузиазмом мы работали! Даже отъявленные пьяницы и бездельники включились в общий труд. А сколько радости было детишкам! Впервые их не гоняли на работу, в своем ли дворе, на колхозное ли поле, а предлагали делать что-то такое… такое… волшебное! Мы не знали, как от них отделаться. Разумеется, они больше мешали. Но никто не смел на них крикнуть или дать подзатыльник. О, это были счастливейшие дни всей моей жизни! Я был местным героем. Впереди забрезжило воплощение моей мечты. Ведь я был уверен, что, когда первые струи родника хлынут в Красавку, жизнь изменится, наладится к лучшему. Люди станут другие, всё будет совсем по-другому. Так я думал тогда…

– Но вы ошиблись? Они не стали другими?

– Всё было проще… Новый председатель колхоза получил приказ сверху перенести село на новое место, ближе к центральной усадьбе. Там есть асфальтовая дорога, а здесь – сами видите… Проводить сюда асфальт посчитали невыгодным. Невыгодным… Ах, мерзавцы! Преступники! Оказывается, выгоднее сорвать живых людей с их родных мест, оторвать от корней, от погостов, где лежат их предки, и перевезти на грузовиках, как стадо овец на новое пастбище! Но самое-то страшное, Джон: они все… согласились! Да, поплакали, особенно старики, но… согласились! Еще бы! Ведь там обещали новые дома, с газом и туалетами. Но и эти, старые дома, оставляли за ними. Первое время многие ездили сюда, как на дачи, распахивали огороды. А потом…

Ознобишин пьяно, неприкрыто зарыдал.

– Потом у кого-то случайно загорелся старый дом. И это оказалось выгодно, выгодно! Страховка… Оказывается, наше государство все сделало для того, чтобы крестьянин собственноручно истреблял нажитое его отцами и дедами. Говорят, первые, кто специально сжигали свои дома, плакали, глядя на ночное зарево. Тем не менее рядом стоял знакомый милиционер, чтобы зафиксировать случайный пожар и составить протокол по всей форме. Следующим было гораздо легче. Великая сила – общее дело, круговая порука. На это ведь и я рассчитывал…

– Но как же родник? – спросил Джон, неожиданно тронутый этим рассказом.

– Родник? А его снова затянуло глиной и завалило камнями. Это произошло сразу, как мы бросили нашу работу. Несколько лет я еще водил туда школьников на экскурсии. Я ведь тоже был вынужден перебраться в центр. Там школа, а здесь ее закрыли. И вот однажды – в прошлом году – я повел ребятишек в лес и не нашел родника. Это место просто исчезло, Джон! Оно растворилось… вместе с Конем.

Учитель молчал, склонившись над стаканом. Вдруг рядом раздался противный смешок. Половинкин поднял голову и увидел красное лицо Воробьева.

– Что, Ванька? Рассказал тебе учитель басню о Красном Коне? Это у него болезнь такая. Слышь, Васильич? Тебе не в школе работать, а вместе с дураками жить. Не зря тебя сюда тянет.

– Не зря… – согласился Ознобишин.

– Да вы! Вы… не смеете! – закричал Джон, вскакивая с места и бросаясь на Воробьева. – Вы, русские, вы все злые! Вы самих себя ненавидите! Вы про́клятый народ! Как евреи! Только евреи себя жалеют, друг другу помогают. А вы… вы… Сволочи вы!

– А-а, понятно… – неприятно скалясь, произнес Воробьев. – Мальчик вспомнил, что он из Америки. А ты, значит, не русский? Ты, значит, американец? Фазенду приехал покупать? Мы, значит, дома побросали, а ты, значит, их пожалел?

Половинкин молчал.

– Вот что я тебе скажу! Пошел ты… Хрен тебе, а не фазенда! Пусть лучше все тут крапивой зарастет!

Половинкин молчал.

– Вот я! – с пьяным хвастовством продолжал Воробьев. – Живого человека убил, задушил вот этими руками. Душу невинную загубил. Любовь свою, зазнобу ненаглядную…

– Ты бы, Тимофеич, спать шел, – тревожно вмешался учитель. – Не надо бы парню твою историю знать. Она еще хуже моей.

– Пусть! – Воробьев горделиво тряхнул головой. – Пусть знает, с каким народом он дачничать собрался. Слышь, Ванька! Задушить человека легко… Особенно когда он тебе верит.

Половинкин молчал.

– Потом трудно становится. Особенно когда знаешь, что ребенок у нее был. А может, и сейчас где-то есть…

Половинкин молчал.

– Генка! – крикнула с другого конца стола старуха Василиса. – Ты про кого брешешь? Про Лизу? Где она? Ни слуху от нее, ни духу! Бросила меня, змея подколодная! Вот появится на селе, я ее за волосья-то оттаскаю!

– Все на-армальна-а! – Воробей приветливо помахал старухе рукой. – Был я вчера у Лизы…