Там, где цветет полынь - Олли Вингет

– Да, – выдавила Уля, отступая к перилам подальше от старика. – Они не успели… Проиграли вам.

– Умница. Хорошо соображаешь. Слишком хорошо для той, что принесла мне второй подарочек. И какой! Знаешь, что приводит к чехарде? Эмоция. Страх, ненависть, жалость. Всплеск чувств затрагивает одну судьбу, подменяет ее другой. Но какие могут быть чувства, если ты во власти полыни, девочка? Если ты впускаешь ее в себя, пропитываешься ею. Познаешь ее. Или ты не делаешь этого?

Таблетки, спрятанные во внутреннем кармане, стали невыносимо тяжелыми. Они гирями придавили Ульяну к рассыпающемуся крыльцу.

– Выпей. При мне. Прямо сейчас, – процедил Гус, запуская пальцы в бороду и поглаживая ее, как кошку.

Рука, подвластная чужой воле, потянулась к молнии. И пока она расстегивала куртку, пока забиралась внутрь, нащупывая кулек, Уля отчаянно боролась с проникшим в сознание стариком. Он молча смотрел на нее, барахтавшуюся в липкой паутине его приказа, и, кажется, от души веселился.

– Надо же, как не хочется тебе стать сильнее. Как отчаянно ты не хочешь выиграть. Иначе в чем смысл тратить силы на схватку с неминуемым?

Когда Ульяна сжала в пальцах рыхлый кругляшок, то на мгновение ей показалось, что она сумеет раскрошить его, пустить по ветру, чтобы утро, все еще не желавшее наступать, впитало его, поглотило и унесло прочь.

– Пей, – вкрадчиво проговорил Гус, и сила его чуть слышного голоса смела Ульянину волю. Она почувствовала, как рот наполняется слюной, как упоительно горчит на языке таблетка. И не было внутри ни капли сил для борьбы.

«Пищевая цепочка. Мы питаемся полынью, а она растет на нашем прахе», – беззвучно напомнил ей отец.

И, не отводя от Гуса глаз, Уля сглотнула горькую слюну, пряча таблетку между зубами и щекой.

– Умница, – прищурился старик.

Гнет, прижимающий Улю к земле, чуть ослаб, и она смогла наконец вдохнуть. Таблетка разливалась невыносимой горечью. Но желание остаться в себе, хозяйкой собственного тела, а главное, разума, было сильнее.

– Вот теперь, Ульяна, мы можем поговорить начистоту, – продолжил Гус. – Какое все-таки странное название выдумали служки – «чехарда». Но оно объясняет суть. Сильный всплеск чувства меняет полынный путь. Путь судьбы и смерти, если хочешь. И круг, который должен был замкнуться в одном, замыкается совсем в ином человеке.

Старик помолчал, всматриваясь в покрасневший кусочек неба между домами.

– Так бывает, когда охотник жаждет отыскать вещицу. Когда он опаздывает или паникует. Так чего же испугалась ты, моя девочка?

Врать Гусу было страшно. Куда страшнее, чем наклоняться над телом мертвого дяди Коли. Но горечь полыни, спрятанной за щекой, напомнила Ульяне, что обратного пути больше нет.

– Тот мужчина. Он меня напугал. Он был не в себе… Он угрожал мне, мог навредить. И я… я подстроила его смерть. Я знала, что может произойти. Что его жена помешанная и буйная, что, намекни я ей на опасность, ее понесет. И она не остановится ни перед чем. И я… я сделала это, – лепетала она, все больше воодушевляясь ложью, спрятанной в лужице правды. – А когда все свершилось… То полынь позвала меня во тьму. А там была вещица… – Уля снова сглотнула горькую слюну, молясь, чтобы старик не заметил ее перекошенного лица. – Разве могла я не взять ее? Все сошлось. Откуда мне было знать, что так нельзя?

Гус слушал ее, не отрывая глаз от розоватых тучек на небе. Но когда она замолчала, пытаясь скрыть бьющий ее озноб, старик спрыгнул с перил, потопал ногами, сбивая с ботинок грязь, и только потом посмотрел на Улю.

– Значит вот как все было?

Та жалобно кивнула. Таблетка пульсировала во рту.

– Ну что же… Ты сыграла в судьбу, девочка. И выиграла. Это удивительно… и странно… и подозрительно. – Старик в раздумье сжал и разжал кулаки. – Но все-таки ты принесла мне вещицу. И я приму ее.

Уля судорожно всхлипнула, дрожащей рукой полезла в карман, вытащила рюмку с запекшейся кровью на граненом боку и протянула Гусу. Тот не шелохнулся.

– Но это не по моим правилам, – продолжил он. – А я не люблю, когда их нарушают. Даже не желая этого. Даже не зная, что творят. Так что ты понесешь наказание, Ульяна. Пойдем.

И, не глядя на нее, шагнул к дверям. А Уля покорно пошла следом, не видя ничего из-за пелены звериного ужаса перед глазами. Все, чего ей сейчас хотелось, – упасть на пузо перед стариком, завизжать, вымаливая прощение, в желании поймать хоть один его взгляд. Можно сколько угодно кривиться от раболепного скулежа, но, когда приходит твой час, ты становишься частью чертовой собачьей стаи. Черти или не черти.

Небо тем временем медленно окрашивалось в розовый. Прозрачное утро наконец пришло на смену бесконечной ночи. Но некому было любоваться его морозной красотой. На земле под крыльцом блестела мокрая от слюны таблетка.

Рвать траву приходилось голыми руками, Уля обхватывала ладонью сразу несколько стеблей, сжимала пальцы и тянула на себя. Колючая седая полынь резала кожу, ее горечь била в нос и вязла на зубах, как недозрелая хурма. Руки жгло особым, ни с чем не сравнимым холодным огнем. Казалось, еще немного, и едкий сок прожжет плоть, чтобы вгрызться в кости. Боль поднималась по пальцам, охватывала ладонь, но стоило ей подобраться к метке на запястье, как она тут же останавливалась: сила начертанной ветки не пускала ее дальше.

Отхлынув, едкое жжение в отместку за неудачу разгоралось ледяным пламенем по ладони, заставляя Улю тихо постанывать от боли. Но останавливаться было нельзя.

– Каждый проступок несет за собой последствия, Ульяна, – вещал Гус, уверенно шагая по безжизненным коридорам вымершей клиники.

Они уже поднялись по первой лестнице и теперь проходили насквозь целый этаж интенсивной терапии. По крайней мере, так было написано на пыльной табличке рядом со стеклянной дверью, которую Гус распахнул одним точным ударом лакового ботинка.

– Это очень правильная система, как мне кажется, – продолжал старик. – Человек должен помнить о справедливости. Карме, если хочешь. О том, что все мы повязаны одним-единственным правилом: делай что должно и не делай того, что должно не было. – Он хохотнул, довольный каламбуром.

Двери по обе стороны коридора оставались плотно запертыми, Ульяна старательно не прислушивалась к звукам, что доносились оттуда, но стоны все равно проникали через пелену страха и увещеваний Гуса, и холодный пот струился по ее спине.

– Обычно я не показываю это место игрокам. Обычно игроки вообще не привлекают особого внимания… До конца их месяца, разумеется. Но ты – случай занятный. – Он остановился так резко, что Уля чуть на него не налетела. – Надо же, чехарда! Вот чего я не ожидал, так не ожидал… – и снова двинулся по коридору, засунув руки в карманы пиджака.

Они миновали серую обшарпанную дверь и оказались на лестничной площадке. Достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти санитары с носилками, достаточно пыльной, чтобы быть уверенным: никаких санитаров тут нет уже очень давно.