Там, где тебя ждут - Мэгги О'Фаррелл

Дэниел забрел в проход, где на полках красовалось семнадцать разных видов памперсов. Тут он вспомнил, почему ему не нравился этот супермаркет. Здесь слишком низкие потолки и тусклое естественное освещение, а кассы расположены так беспорядочно и неудобно, что очереди к ним змеятся по проходам.

Проходя мимо табурета на колесах, которым пользовались сотрудники супермаркета, расставляя товары на полках, Дэниел устало опустился на него. Только на минутку. Пора дать отдых ногам и постараться унять головную боль, пульсирующую, казалось, в ритме фоновой музыки, которая просачивалась во все отделы этого магазина.

Он глянул в свою корзину. Банка тунца, бутылка водки и одинокое яблоко.

«Проблема в том, – подумал он, – что здесь, видимо, не продают ничего хорошего». Полки забиты продуктами, но среди них нет ничего из того, что ему хотелось бы видеть дома.

Он обратил внимание на приближавшуюся к нему пару, примерно одного с ним возраста. Женщина толкала перед собой тележку, наполненную упаковками газированной воды, баклажанами, французскими сырами и карамболой. Они остановились перед полкой с хрустящими хлебцами и с серьезной сосредоточенностью принялись изучать их ассортимент. Мужчина приобнял жену за плечи, и Дэниелу пришлось отвернуться и, закинув в рот еще парочку гомеопатических шариков, разгрызть их.

Размышляя порой о таком финале своей семейной жизни, он неизменно терзался из-за одного момента, особенно в бессонные предрассветные часы. Он частенько просыпался по ночам и, глядя в потолок, представлял, как он мог бы изменить тот момент в свою пользу. (Безуспешно, разумеется: ведь между ним и женщиной, для которой предназначены эти изменения, тысячи молчаливых миль.) Одним ранним утром, через несколько месяцев после их возвращения из Парижа, Клодетт лежала рядом с ним на кровати и задумчиво смотрела на него со своей подушки. Дэниел сидел небритый и бессонный, покуривая сигарету, и читал старый академический сборник, где имелась статья Николь. Он не обращал внимания на Клодетт, свою жену, живую и здоровую женщину, лежавшую рядом в кровати. Он сделал вид, что не заметил, как она проснулась, опасаясь любых сложных разговоров с утра, опасаясь того, что они опять сведутся к анализу его слабостей и недостатков, опасаясь этого, короче говоря, как идиот. «Если бы я встретил тем утром того идиота, – хотелось Дэниелу сказать паре, выбиравшей хрустящие хлебцы, – то знаете, как бы я поступил? Я обхватил бы его за плечи и, хорошенько встряхнув, посоветовал взять себя в руки. Разве ты не видишь эту женщину, эту спальню, этот дом? Ты упорно набиваешься на то, чтобы потерять все это. С вещами на выход. Поэтому захлопни треклятую книгу, повернись к жене, обними ее покрепче и держи изо всех сил».

Но тогда в спальне не было поумневшего Дэниела, поэтому тот трусливый идиот продолжал читать, курить и делать вид, что ничего не замечает. И тогда Клодетт рядом с ним тихо вздохнула.

– Дэниел, не думаешь ли ты, – сказала она, перекатившись на спину и устремив взгляд в окно, – что мы, возможно, достигли финала нашей истории?

Так Клодетт сформулировала это.

* * *

Клодетт поднялась на вершину мысового холма и спустилась к маленькой песчаной бухточке, защищенной скалами. Она слишком поздно осознала, что приехала в то самое место, куда впервые привезла Дэниела после того, как они с Ари встретились с ним на перекрестке, и ведь тогда они уже едва не распрощались навсегда, едва не потеряли друг друга, но вмешался Ари, предложив Дэниелу прогуляться с ними, а Дэниел согласился, и они все вместе поехали на север вдоль берега, именно сюда.

Клодетт вздохнула. Она подумывала вернуться, не ходить к той песчаной отмели, где однажды, пятнадцать лет назад, малыш Ари, сбросив одежду, носился по мелководью, восторженно крича и взметая ногами водные брызги, а Дэниел, этот нескладный чужестранец, свалившийся как снег на голову тем летом, начал собирать по пляжу плоские камешки, сказав Ари, что они не уйдут, пока малыш не научится делать «блинчики».

Исполнившись решимости, она продолжила путь. Она не повернет обратно. Не позволит себе погубить это место. Здесь все напоминало о Дэниеле. Если бы она попыталась избежать всех воспоминаний о нем, то ей пришлось бы выкопать землянку и жить там безвылазно.

И вот тогда, стоя у самой воды, Дэниел едва ли не целый день показывал Ари, как надо бросать камни, под каким углом держать руку. Да, он стоял там, рядом с ее сыном, вновь и вновь повторяя: «Молодец, уже лучше, попытайся еще разок». И к концу того дня брошенные Ари камушки уже подпрыгивали по воде по три, четыре и даже по пять раз.

Возможно, уже тогда, подумала Клодетт, она решила, что хочет быть с ним. Или чуть позднее, когда отвезла его обратно к перекрестку, где они бросили его машину, и там он, странно смущаясь, заявил, что в ближайшем будущем не уедет из Донегола из-за каких-то дел в «этих краях», и предложил, пока он здесь, сходить куда-нибудь поужинать, вернее, просто поесть, вместе с малышом, к примеру, зайти в кафе на ленч, или он сам мог бы приготовить что-нибудь вкусное, или, возможно, завтра или в ближайшие дни они с Ари захотят посетить старый замок или святой источник, если у нее будет свободное время.

Она подняла прибившуюся к берегу палку и, призывно свистнув, забросила подальше, куда за ней мгновенно помчались собаки, сталкиваясь и отпихивая друг друга.

Их сближение не заняло много времени. Она думала, что они оба вполне поняли, к чему идут их отношения, однако когда впервые приласкала его, когда, задержав в своем коридоре, поцеловала, то с изумлением вдруг обнаружила его потрясение, он пребывал в убеждении, что не мог заинтересовать ее, и не позволял себе мечтать о невозможном. «Нет, – сказала она тогда, обнимая его шею, – эти мечты возможны, абсолютно правильные мечты».

Клодетт опустилась на скалистый выступ. Что же она наделала? Как получилось, что она откопала эти воспоминания, и теперь плачет, идя по берегу? Почему же все свернуло на какой-то страшный, гибельный путь?

Она достала мобильный телефон и взглянула на экран. Ей пришлось запретить себе звонить Дэниелу; это недопустимо, неправильно, несправедливо по отношению к нему. Они ведь разошлись; все уже закончилось. И она тоже должна это признать.

Она нажала кнопку включения, и экран осветился. Со смешанным чувством раздражения и ликования она заметила наличие сигнала сети. Слабого, но все-таки реального сигнала.

* * *

Спустившись с Хаверсток-хилл, Дэниел свернул направо. На этой боковой улочке находилась одна славная библиотека, заведение старых порядков, где проводились занятия для детей, где работали строгие библиотекарши, гремели батареи и шумели древние компьютеры, а в читальном зале за столами дремали престарелые книголюбы.

Он удалился из супермаркета, оставив корзину в том проходе, где наблюдал за семейной парой. Ему захотелось забрать водку, просто сунуть ее в карман куртки, но на сей раз восторжествовал здравый смысл.

Он шел по боковой улочке мимо ряда припаркованных машин, мимо чугунных резных ворот, мимо сидящих на ступеньках кошек, мимо окон, за которыми виднелись диваны, обеденные столы, кухонные буфеты, освещенные комнаты, где другие семьи жили нормальной общей жизнью.