Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 – 1879 - Дмитрий Оболенский

5-го декабря. На прошедшей неделе, по случаю отъезда министра в Москву на юбилей Общества сельского хозяйства[199], я управлял министерством и в прошедший вторник был с докладом у государя. При этом я завел речь об истории в Земледельческом институте, которая, по произведенному исследованию, оказалась пустой болтовней недоучившихся мальчишек и не имела никакого значения. Государь заметил мне, что она могла бы иметь значение, но что ее вовремя остановили. Дело в том, что Шувалов с каким-то преступным злорадством представляет государю совершенно в сыром виде, без всякой проверки, донесения своих агентов и, видно, старается держать постоянно в страхе государя. В этом отношении он вполне достигает своей цели и дошел до того, что самый могущественный из всех государей России, самый любимый и популярный из царей, не верит более в свою силу, ни в пользу совершенных им реформ, а полагает и ищет спасения от окружающих будто бы его со всех сторон заговоров и оппозиции в шпионской системе III-го Отделения и на этой системе основывает программу администрации. Общество уже привыкло относиться не только с недоверием, но даже с презрением ко всем попыткам реакционной власти и идет своим путем, пользуясь малой долей дарованной свободы. Для курьеза прилагаю при сем передовую статью сегодняшних «Московских ведомостей».

31-го декабря. Последние дни нынешнего года опечалены были несчастием, к которому сочувственно отнеслось высшее петербургское общество: третьего дня обер-егермейстер Скарятин на медвежьей царской охоте был убит наповал. Царь выстрелил по медведю, ранил его, но медведь ушел в чащу. Скарятин пошел высматривать след его, и в то время раздался выстрел, которым Скарятин был убит. Сперва думали, что он сам задел ружьем за сук и нечаянно застрелили себя, но сегодня при вскрытии тела, кажется, найдено, что, судя по направлению раны и качества пули, которая оказалась разрывною, выстрел, вероятно, последовал от кого-либо из бывших в цепи гостей-охотников. Кто тот несчастный, нечаянно загубивший хорошего человека, мне неизвестно, вероятно только, что это не государь, потому что после выстрела на медведя он более не стрелял. Скарятин был весьма честный, симпатичный и добрый человек, он был хорошим семьянином и оставляет неутешную вдову, сына и дочь. Государь сильно огорчен этим несчастием. Ежели не объявлены будут точные и подробные сведения о том, кто и как застрелил Скарятина, то, вероятно, молва для эффекта будет приписывать этот несчастный выстрел государю.

Завтра, по случаю Нового года, назначен во дворце большой выход. Особых новостей не ожидаем. Минувший год останется в истории одним из самых памятных годов. Для Франции в особенности этот год, может быть, самый бедственный во всей ее истории, для Германии он славен — но последствия великих подвигов еще не настолько определил, чтобы можно было с полной уверенностью сказать, что истекший год укрепил за Германией ее могущество и первенство в континентальной Европе. По-видимому, Париж долго еще держаться не может, но со взятием его еще война не прекратится. В будущих военных успехах Германии тоже, кажется, сомневаться нельзя. Но какие будут общие результаты этого погрома для Германии — это еще вопрос. Совершающиеся события так велики, успехи Германии так громадны, что последствия их не могут ограничиться пределами осуществления властолюбивых замыслов одного какого-либо человека или одной только нации. Весь строй современной политики и даже социальной жизни должен измениться. Кто же может теперь, даже приблизительно, угадать будущее? Одно только верно — это то, что в скором будущем и даже не далее, как в будущем году, все государства Европы должны будут выступить на свет божий со всем своим запасом материальных, нравственных и умственных сил. Вопросы, которые неминуемо и немедленно по окончании войны будут поставлены всем правительствам Европы, и в особенности нашему, так многосложны, важны и трудны, что никогда, может быть, значение правительства как верного представителя интересов своего государства и своего народа не было так трудно и не требовало такой твердой мудрости, как теперь. К несчастию, беспристрастный и искренний обзор состояния нравственных сил нашего правительства невольно возбуждает во мне весьма основательные опасения за исход будущего участия нашего в общей ликвидации современных событий. Хотя я сам — второстепенный член этого правительства, но по совести могу сказать, что сужу беспристрастно, не имея никаких личных причин к каким-либо неудовольствиям, к тому же я постоянно поверяю свои личные впечатления впечатлениями других, столь же близко и даже ближе меня стоящих к делу, и заношу здесь только те убеждения, которые мне кажутся вполне верными. Повторяю, менее чем когда-либо мы готовы с сознанием и твердостью защищать свои интересы против совокупных усилий врагов наших. Справедливо замечено было, кажется, в «Московских ведомостях», что истекший 1870-й год останется поучительным уроком на будущие времена для всех народов. Он засвидетельствовал ту великую истину, что великие народы Европы могут гибнуть лишь от своих внутренних недугов, а не от воли другой нации. Пример: Франция будет говорить потомству, как пагубно для страны и для ее правителей, если правительство создает для себя отдельные интересы, отличные от интересов государства. Да, это истина несомненная, но послужит ли пример Франции нам уроком — в этом я более чем сомневаюсь.