Сталин и Берия. Секретные архивы Кремля. Оболганные герои или исчадия ада? - Алекс Громов

– Ваши летчики – трусы и паникеры, такие же, видимо, как и их командующий. Мы такими сведениями не располагаем, хотя получаем их, как и генштаб. Предлагаю вам признать, что вы введены в заблуждение, что никаких танков противника в Юхнове нет, что летчики допустили преступную безответственность и вы немедленно с этим разберетесь и сурово их накажете.

– Этого сделать я не могу. Ошибки никакой нет, летчики боевые, проверенные, и за доставленные ими сведения я ручаюсь.

– А чем вы можете подтвердить такую уверенность, какие у вас есть документы?»

Документов не было, даже данные о вылетах в журнал корпуса ПВО не заносились. Офицеры ПВО заявили, что за действиями летчиков округа они не следят. Абакумов потребовал от Сбытова доложить военному совету округа, что его, Сбытова, по законам военного времени надлежит отдать под трибунал.

Полковнику предъявили запись его слов, уже оформленную как протокол допроса, и велели подписать. Сбытов вспоминал потом: «Я написал: „Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят“. И расписался… В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной армии генерал Г. А. Ворожейкин, сказал: „Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…“»

При таких обстоятельствах Сталин вызвал в Москву Жукова. На аэродроме его встретил начальник охраны Сталина генерал Н. С. Власик и привез прямо домой к верховному. Жуков вспоминал, что, когда он приехал, Сталин разговаривал с Берией и бросил фразу: на крайний случай нужно разведать возможность заключения мира.

С самого начала войны Берия занимался широким кругом важнейших проблем. С 30 июня 1941 года он был членом Государственного комитета обороны. А постановлением ГКО от 4 февраля 1942 года на него были возложены обязанности по контролю за выполнением решений ГКО по производству самолетов, моторов, вооружения и минометов, а также по контролю за формированием авиаполков и их своевременной переброской на фронт. Кроме того, Берия контролировал работу Наркомата угольной промышленности и Наркомата путей сообщения. А став в мае 1944 года заместителем председателя ГКО и председателем Оперативного бюро, он наблюдал уже за работой всех наркоматов оборонной промышленности, железнодорожного и водного транспорта, черной и цветной металлургии, угольной, нефтяной, химической, резиновой, бумажно-целлюлозной, электротехнической промышленности, электростанций… И это не считая обеспечения внутренней безопасности воюющей страны, борьбы с вражеской разведкой и диверсантами…

Серго Берия утверждал, что его отец выбирал сотрудников исключительно по принципу компетентности: «Нередко пишут, что он всегда окружал себя людьми, лично преданными ему. Еще одна ложь. Главным критерием для моего отца всегда было дело. Знает и любит человек свое дело – значит, подходит. Болтун и бездарность – таких не надо. Эти принципы он исповедовал до последних дней жизни, и, как я не раз убеждался, чутье на талантливых и одержимых людей отца никогда не подводило. Так было и с военными, и с учеными, и с разведчиками…»

Сталин указал Жукову на карту.

– Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять никаких решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать.

Из мемуаров маршала Победы хорошо известно, как он искал в западных лесах и болотах разрозненные войска, все время опасаясь – как бы самому в этому хаосе не заехать прямиком в расположение немцев.

«В 2 часа 30 минут 8 октября я позвонил И. В. Сталину. Он еще работал. Доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:

– Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска, откуда только можно, на можайскую линию обороны.

И. В. Сталин спросил:

– Где сейчас 16-я, 19-я и 20-я армии и группа Болдина Западного фронта? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта?

– В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.

– Что вы намерены делать?

– Выезжаю сейчас же к Буденному, разберусь с обстановкой и позвоню вам.

– А вы знаете, где штаб Резервного фронта?

– Буду искать где-то в районе Малоярославца.

– Хорошо, поезжайте к Буденному и оттуда сразу же позвоните мне».

При этом без очередного сеанса поиска виновных дело не обошлось. Недаром Сталин и его приближенные с июля 1941-го по март 1942 года отправили под трибунал и приговорили к расстрелу тридцать генералов. В книге К. Симонова «Истории тяжелая вода» описан один из показательных эпизодов отношения Сталина к вышедшим из доверия высшим военачальникам. В штаб фронта была направлена комиссия ГКО (В. М. Молотов, А. М. Василевский, Г. М. Маленков), собиравшаяся обвинить И. С. Конева, бывшего командующего этим фронтом, и забрать его в Москву на расправу. Но Жуков не отдал Конева, заявив Сталину, что Коневу надо поручить руководство на удаленном калининском направлении. На прямой вопрос Сталина «Почему вы защищаете Конева?» Георгий Константинович прямолинейно ответил: «Мы с ним никогда не были друзьями. Знаю его по службе в Белорусском округе и считаю, что он справится с этими обязанностями. Кроме того, у меня сейчас других кандидатур нет».

На реплику вождя, что Конева ждет военный трибунал, Жуков заявил, что это ни к чему хорошему не приведет: «Вот расстреляли Павлова, и что это дало?.. Было заранее хорошо известно, что из себя представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться». В результате Конев не стал очередной жертвой поражений Красной армии, а был утвержден заместителем Жукова на Западном фронте.

Еще 4 июля 1941 года было принято постановление ГКО № 10 о создании добровольческих дивизий народного ополчения Москвы и Московской области и мобилизации трудовых ресурсов на производство. Следуя этому постановлению, в июле и октябре 1941 года было сформировано 16 дивизий народного ополчения (около 160 тысяч человек), в которых сражались профессора, студенты и рабочие, не призванные по состоянию здоровья в армию. Большинство из них было энтузиастами, готовыми пожертвовать своей жизнью в бою с врагом, но были и растерявшиеся, струсившие и сбежавшие. Не стоит забывать и о том, что боевая подготовка этих частей была слишком «ускоренной»: их личный состав не прошел курса боевой подготовки, бойцы (среди которых было много пожилых людей и еще неокрепших, безусых юношей) не были физически тренированы для осуществления маршевых переходов и для ведения боевых действий. В большинстве этих дивизий не было ни артиллерии, ни штурмовых орудий, ни саперов и т. п.