Метро 2033. Отступник - Евгений Шкиль

― Я бы предпочел использовать дыбу, Петр Алексеевич, — возразил Кислов. — Как-то оно наглядней получается...

― Э-э-э, не скажи, друг Валерка, — запротестовал дух. — Дыба тоже вещь хорошая, но все же на кол сажать куда как полезней и нагляднее, ибо понятно тогда, каким местом думал казнимый...

На этих словах ступор отпустил Олега, и предполагая, что он видел нечто запретное, юноша крадучись отступил к лестнице и побежал вниз, будто за ним гнались все призраки и духи этого немыслимого города.

Добежав до пляжа, подойдя к кромке воды и намочив горящие ладони и пылающее лицо, юноша почувствовал невыразимую душевную усталость и понял: хотя эта ночь показала множество странных, красивых и даже пугающих вещей, каких он никогда не видывал за восемнадцать лет жизни, но самый главный приз Праздника Откровения, его чудо с кошачьими глазами — Каур Прекрасная — был потерян.

С досады Олег пнул море ногой, и тысячи капель отразили лунное сияние. Злость и обида переполняли сердце. Постояв еще немного и решив, что надо взять себя в руки и забыть обо всем происшедшем, юноша присел возле самой кромки ленивого прибоя, так как идти в хижину спать совершенно не хотелось.

― Ты все еще желаешь знать, в чем я уверена? — услышал он мягкий обволакивающий голос, почувствовав нежные руки на плечах.

Олег развернулся — перед ним стояла мулатка. Больше всего на свете боясь, что Каур снова исчезнет, Олег схватил девушку и они упали на песок.

― Не отпущу... — прохрипел он, задыхаясь. — Не отпущу никогда... ты моя... Моя прекрасная богиня...

― Я Каур Обжигающая, сегодня стану ведьмой, и я вольна сама выбрать своего первого мужчину, — прошептала она.

* * *

Олег почувствовал на лице горячие лучи солнца. Где-то в отдалении шумел прибой и шелестели на ветру деревья. Не желая окончательно просыпаться, он перебрал в памяти видения прошедшей ночи — сейчас, когда, судя по всему, уже наступило утро, они казались невероятным сном: и ангел, порхающий над головами людей; и шаман, ушедший ловить рыбу с бронзовой девушкой; и белый Иноземец, не пожелавший сказать пророчество; и дразнящая Каур...

Олег почувствовал, как тоской сжалось сердце, при мысли, что безумство телесной страсти было всего лишь мечтой одурманенного ума.

Открыв глаза, он увидел стоящую рядом обнаженную мулатку, которая при свете дня, на фоне ярко-голубого неба казалась еще прекрасней, чем ночью в лунном сиянии.

«Богиня... моя богиня... восхитительная... единственная...»

Сердце забилось чаще, он потянулся к ней, желая коснуться губами шеи, зарыться в черных волосах и... Но Каур отступила на пару шагов.

― Ночь Откровения закончилась, — сказала она, сузив зрачки в узенькие щелки. — Прошло время нарушенных запретов.

Олег задохнулся, но не от стыда или гнева, а от шокирующей новости: ночь Откровения закончилась... Ночь, когда океан иллюзий штормит, а из гигантских волн, из темных вод ты выхватываешь желанное, и тебя бросает из стороны в сторону, словно щепку. Вот, наконец, поймав мечту, ты просыпаешься, но это значит лишь одно — ночь Откровения закончилась.

― Ха! Неплохо тебя вчера углючило, пацанчик, аж на сестричку залез, — послышался ироничный голос шамана. — Еле нашел вас.

Парень бросил ошарашенный взгляд на Заквасского, потом подумал, что надо закрыть собой Каур, но, кажется, она в этом не нуждалась, так как, ничуть не стесняясь своей наготы, побежала в сторону моря, весело крикнув:

― Мне нужно искупаться.

Смущенный Олег принялся судорожно шарить по траве в поисках своей одежды.

― Штаны твои вон, на кусту висят, — весело произнес Ян. — Впрочем, не волнуйся, ты меня не стесняешь, можешь оставаться и в чем мать родила.

Юноша надел штаны, отыскал ботинки и рубаху.

― Тут мелководье, — сказал шаман. — И твоей любимой сестричке придется шлепать по воде метров двести, чтобы хоть по шею зайти. Так что предлагаю уйти не дожидаясь.

― А морские гидры? — Олег с тревогой посмотрел в сторону моря.

― Ну, во-первых, — наставительно заговорил Заквасский, — зуреланы сюда не заплывают, потому что Запретная зона идет не только по земле, но и по морю, а во-вторых, все подростки из клана Отшельника прижигаются щупальцами гидр, как вы их называете, после чего получают иммунитет к яду. Так что, если сразу не помер, потом уже точно не помрешь.

― Так и у меня...

― Если тебя жалили, значит, да, — будто прочитав его прошлое, подвел итог шаман. — Пошли, поищем нашего великого вождя. Война на носу.

Юноша, понурив голову, поплелся вслед за Заквасским. Беспощадная мысль, что ближайшая ночь Откровения случится только через три месяца, останавливала сердце. Девяносто долгих дней он должен смотреть на свою возлюбленную, не смея прикоснуться. Девяносто ночей она должна быть для него просто сестрой, пусть самой любимой, но всего лишь сестрой. Слишком долго, слишком мучительно. Рано или поздно Каур найдет нуклеара из другого клана, выйдет за него замуж, а Олегу придется всю жизнь страдать, ненавидеть глупые порядки... да лучше уж вообще не жить!

Парень до боли стиснул зубы и сжал кулаки.

― Учти, если ты на меня собираешься броситься, до катастрофы я имел черный пояс по карате, — предостерегающе сказал шаман, подглядев его жест. — Впрочем, ты понятия не имеешь, что это такое.

― Почему? — не согласился Олег, радуясь, что можно отвлечься, — Карате — это боевое искусство.

― Надо же, — Заквасский изобразил удивление. — У вас там, в Лакедемоне, видимо, серьезно к таким вещам относятся. Но если вернуться к нашим делам, то вот, что я тебе скажу, — Заквасский строго сдвинул брови. — У греков было две богини: Афродита Урания и Афродита Пандемос, то есть небесная и земная. Не путай одно с другим. Афродита, о которой постоянно вспоминали до катастрофы всякие поэты и прочие любители порно, была воплощением не любви, а страсти, потому и гуляла от кузнеца Гефеста, творца и созидателя. Ей, видишь ли, был понятней Арес, ибо война и любовная страсть близки друг к другу: обе склонны к разрушению. Так что, пацанчик, какая разница, отчего помирать? Давай лучше сражаться. Ведь таким образом сердце любой девы, а тем более твоей сестрички, завоевать проще всего!

Юноше никак не удавалось собрать мысли: с одной стороны, шаман подчеркивал, что Олег и Каур переступили черту, и значит, произошедшее ночью было преступлением. С другой же — все слова этого странного человека дышали такой искренней расположенностью, что выходило, как будто никакого преступления тут и не было...

«Как звук хлопка одной ладонью. И есть, и нет его».

Тем временем они подошли к подножью Новой лестницы, на ступеньках которой сидела худощавая женщина в длинном холщовом платье. На ее лице проступали многочисленные морщинки, однако она была все еще очень красива увядающим очарованием поздней осени.