1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

— Не можно устроить, а обязательно, чего бы это ни стоило! Нажмите на Юсупова. Во-первых, присутствие особы императорской крови освятит происходящее, уж простите за патетику. Во-вторых, в случае чего причастность Дмитрия Павловича серьёзно осложнит работу полиции и следователей.

— Вы всё же полагаете, что Распутина придётся?.. — спросил Эллей с непроизвольным жестом, словно смахивая шахматную фигуру с доски.

— Мы обязаны рассматривать все варианты. Вам не хуже моего известно, что Распутина не раз пытались уговорить и щедро купить, лишь бы он удалился от двора. Безуспешно. Конечно, физическое устранение — это крайний случай, но… Либо он пойдёт на сотрудничество, либо не оставит нам выбора.

Полковник снова приложился к стакану.

— Давайте непосредственно к делу. Юсупов, Пуришкевич и Дмитрий Павлович — на вашей совести. Имейте в виду, что великий князь предполагает не позже восемнадцатого декабря отправиться в Ставку. Надо заручиться его присутствием как можно скорее, чтобы он не отбыл раньше. После того как вы уедете, у меня должна быть возможность связаться с Рейнером в любую секунду. В любую! Знать о том, что я здесь, ему не надо. Никакой лишней информации — где, что… Но сутки, с полудня шестнадцатого и до полудня семнадцатого, пусть не отходит от телефона. И пусть будет готов мгновенно выехать к Юсупову в случае, если мне всё же понадобится чистильщик.

Это слово — eraser — прозвучало, и сомнений в наиболее вероятном исходе встречи с Распутиным уже не осталось. Прочие слова были сказаны для порядка.

— Вот, пожалуй, и всё, джентльмены. Вопросы, неясности?.. Нет? Прекрасно.

Келл принялся собирать бумаги со стола обратно в папку, откладывая заявки на лекарства для санитарного поезда.

— Куй железо, пока горячее, — сказал он вдруг по-русски и снова перешёл на английский. — Прикажите меня проводить, джентльмены. И да поможет нам бог!

Скейл позвонил в колокольчик, вызывая лакея.

Пламя мгновенно охватило скомканные листки, брошенные офицерами в камин. Инструкции Келла недолго корчились на углях, превращаясь в дырчатые серо-коричневые хлопья. Лакей распахнул дверь в квасную гостиную, приглашая сутулого доктора к выходу, и тяга унесла раскалённую пыль в дымоход.

Последние дни Феликс и без кокаина чувствовал удивительный прилив сил. То есть, конечно, не без кокаина… Только теперь от былой скуки не осталось и следа. Единственное, с чем приходилось мириться, — это каждодневные нудные упражнения с репетиторами: близились экзамены в Пажеском корпусе. В конце концов, пришла пора с ними разделаться и получить вожделенные офицерские погоны! Зато всё остальное время князь проводил в радостных хлопотах, с упоением тратя деньги на новую затею — и разве бывает занятие приятнее?!

В столице Юсуповым принадлежали несколько дворцов. Но этот, обозначенный номером девяносто четыре по набережной реки Мойки, в княжеском семействе любили больше других. Сотню лет назад обветшалый особняк графов Шуваловых обошёлся предку Феликса в преизрядную сумму — четверть миллиона рублей золотом. Неизвестно, сколько ещё пришлось потратить, но вскоре новое родовое гнездо Юсуповых затмило собою другие дворцы Петербурга. К тому же князья, много лет собирая картины для императорской семьи, не забывали и свою коллекцию. Так что галереи Эрмитажа и Лувра кое в чём уступали дворцу на Мойке.

Здешнее великолепие дополняли редкие вазы и скульптуры; знатоки восхищались гобеленами — подарком Наполеона Бонапарта… Во время путешествия по Италии один из князей посетил некую историческую виллу, увидал там поразительной красоты лестницу и захотел купить её для дворца на Мойке. Итальянцы заявили, что лестница — часть здания, и Юсупов, не останавливаясь на полпути, купил виллу целиком. После чего мраморное чудо всё же отправилось в Петербург: старинные ступени вели теперь в партер дворцового театра.

Феликс легко взбежал по ковру, укрывавшему мрамор. Следом едва поспевал сопящий Панч. Ушастый лупоглазый французский бульдог, развлекавший князя в пору учёбы в Оксфорде, продолжал неотлучно быть рядом.

— Отяжелел ты, братец! — Феликс рассмеялся и, наклонившись, почесал Панча за ухом. — На диету пора.

Бульдог славился любовью к шоколадным конфетам и шампанскому. От излишеств он жирел и покрывался паршой, так что князь время от времени устраивал нечто вроде санаторного курса, возвращая псу нормальные кондиции.

С легендарной лестницы Феликс в сопровождении Панча прошёл в партер. Уютный зал, роскошно декорированный золочёной резьбой, вмещал до полутораста зрителей — сливки общества, самую аристократическую публику. Да и на сцену, которую заново перекрывали сейчас рабочие, выходили только лучшие из лучших. Здесь гостей чаровал волшебным голосом Шаляпин, завораживали танцем Кшесинская и Павлова, потрясал пируэтами Нижинский…

Сами Юсуповы тоже порой играли в домашних постановках. Играли талантливо: Зинаиде Николаевне предлагал ангажемент сам Станиславский! Надежды на то, что княгиня станет служить в театре, пусть даже прославленном Московском художественном, даже быть не могло. Однако внимание легендарного Константина Сергеевича весьма ей польстило и долго ещё обсуждалось в свете.

Первые выступления Феликса тоже запомнились. В пятнадцать лет великосветские друзья-шалопаи составили ему протекцию в кабаре «Аквариум», и юный князь — в блестящем облегающем платье и неизменном боа — под видом французской певички несколько дней кряду появлялся на сцене. Выступления проходили триумфально; томную красотку, обозначенную в афише как таинственная мадемуазель со звёздочками вместо имени — Mademoiselle ***, осыпали цветами и непристойными предложениями. То была фантастическая неделя! Гром грянул, когда родительские знакомые опознали в роковой диве юного негодника. Феликс неосмотрительно надел матушкины драгоценности, и фамильное бриллиантовое колье оказалось слишком уж приметным. Скандал замяли чудом…

Заглянув в зал, князь пробыл здесь недолго: атмосфера не располагала. Ряды кресел партера укрывали белые тканые чехлы. Занавес был снят, приспущенные штанкеты покачивались над вскрытым настилом сцены. Феликс поймал себя на ощущении неловкости — будто без стука вошёл в гримуборную пожилой актрисы, которая в этот момент переодевалась… Грубыми голосами переговаривались рабочие, грохотали молотки, скрежетали пилы, едко пахло свежеструганными досками и политурой. Минуту князь поболтал со смотрителем о какой-то безделице, решил попенять архитектору, чтобы заканчивали скорей, и ретировался в сопровождении похрюкивающего Панча.

Проходя через восточную гостиную, Феликс привычно глянул на арабскую вязь, змеившуюся по стене: полвека назад архитектору Монигетти велели включить в росписи каллиграфические суры Корана — не для дизайна, а из уважения к родоначальникам Юсуповых.

Первым считался Абубекир, который правил мусульманами вслед за своим родственником, пророком Мохаммедом. Тремя веками позже тёзка его, Абубекир Бен-Райок, носил уже титул Эмира эль-Омра, князя князей и султана султанов, светского и духовного владыки всего мусульманского мира. Ногайская Орда у берегов Каспия и Азовского моря появилась после того, как султан Термес — потомок этих Абубекиров — переселился со своими племенами на север от Аравии.