Сад утрат и надежд - Хэрриет Эванс

«Томми Аткинс на войне» – это была история молодого солдата. На самом деле Неду позировал ворчливый и страдавший от артрита Дарлинг, одетый в мундир рядового. Журнал The Graphic купил авторское право и печатал каждую неделю новый эпизод, который можно было вырезать; позже он выпустил репродукции высокого качества и продавал в первые два Рождества военных лет: «Томми» висел на стене в тысячах, если не миллионах домов. Томми и его друзья веселой толпой идут в призывной пункт; Томми с ранцем на спине прощается с любимой девушкой, целомудренно, через стену сада, они держатся за руки. Томми среди сотен других новобранцев в новых мундирах едет на длинном поезде на побережье, и наконец, Томми в мундире идет по узкой деревенской дороге – куда? – неясно, но его бодрая походка не оставляет сомнений, что Томми возвращается домой с победой.

В душе Лидди не одобряла квасной патриотизм этих картинок и считала, что в реальной жизни Томми Аткинс оказался бы весьма неприятным типом, пройдохой. Порой она удивлялась, неужели только ей понятна сомнительная роль, которую играет он – а заодно и Нед, – убеждая народ страны, что война – почетное дело. Но она ничего не говорила об этом Неду, как и о многом другом. Вот и теперь она не возразила ему, несмотря на ее постоянный страх, что Джон получит отпуск в этом ледяном ноябре, приедет в Соловьиный Дом и обнаружит, что родители уехали в город на прием, который Галвестон и критик Ла-Туш давали в честь Неда.

Как Лидди ни отказывалась от поездки, но, оказавшись в Лондоне, она поначалу с удовольствием окунулась в светскую жизнь. Она встречалась с давними подругами, выслушивала комплименты. На ней было черное шифоновое платье с большим декольте, отделанным кремовыми кружевами, и бриллиантовые серьги, подарок Неда к рождению их сына. Ее волосы были уложены служанкой Лауры Галвестон. Спускаясь по лестнице, Лидди знала, что выглядела элегантно, несмотря на свои сорок два года и деревенское уединение. Галвестон так и прилип к ней во время приема. Ла-Туш шептал ей через стол, что она стала еще красивее, а сэр Агастес Картфорт, крупный промышленник, много лет покупавший картины Неда, успокаивал ее страхи насчет Джона и текущей ситуации.

– Я знаю из надежного источника, от моего доброго приятеля. Это великое сражение. Наши парни любят «размяться», как они это называют, миссис Хорнер. Для них это приключение. Ваш сын где?

– Вустерширский полк, четвертый батальон. – Лидди посмотрела на Неда – он стоял на углу и шептался с Галвестоном. Она догадалась, что у мужа появился какой-то новый план, но пока он нервничал.

– А-а. – Маленькая пауза, Картфорт наклонил голову набок. – Хороший полк. Ваш сын получит потрясающие впечатления, вот увидите. Только вряд ли расскажет об этом маме! Ха-ха! – И он поднял свой бокал.

Он делится со мной всем, – вертелось у нее на языке, но Картфорт был любезен, и она не хотела показаться грубой. – И о том, о чем он мне не говорит, я тоже знаю – о! – я прекрасно знаю. Даже если он и не подозревает о том, что я знаю.

– Он был на Сомме, – сказала она, и в ее голове невольно прозвучала гордость, потому что в Лондон недавно пришло известие о возможной победе и об огромных, катастрофических потерях в рядах французов и британцев. – Ему очень повезло. Он участвовал в занятии…

Но она не могла вспомнить название деревни. И внезапно почувствовала, что не хочет находиться в Лондоне. Ей захотелось вернуться в Соловьиный Дом, быть рядом с Элайзой и ждать милого, добродушного Джона, остаться наедине со своим несчастьем, потому что правда, настоящая правда состояла в том, что она совсем недолго могла терпеть посторонних людей и общаться с ними. Перед ее глазами стояли слова Джона из его последнего письма.

Скоро я получу отпуск – пожалуйста, не уезжайте далеко от Соловьиного Дома, чтобы я застал вас, – пожалуйста, мама, пиши мне как можно чаще. Пожалуйста. Временами здесь очень тяжело. У меня все нормально, но я видел всякие ужасы, и твои письма меня успокаивают. Пиши мне про дом. Хорошие ли уродились яблоки этой осенью, за кого выйдет замуж Зиппора на этой неделе и что вы нашли на крыше. Пожалуйста, пиши мне, мама, как можно чаще.

Это была медленная мука, которая точила Лидди каждый день. Ее терзало сознание того, что ее единственный ребенок страдал, звал ее, что он был далеко и она не могла ему помочь… Иногда слова из его писем врезались в ее память, и она больше ничего не могла видеть. Пожалуйста, пиши мне как можно чаще.

Расчесав волосы, Лидди легла в постель. Нед уже храпел, лежа на спине. Она тихонько толкнула его, ласково, чтобы не разбудить. Потом снова взяла письмо Мэри; ее глаза скользили по словам, всматривались в них, не в силах прочесть при тусклом свете, и она выключила лампу. Тяжелые шторы не пропускали свет уличных фонарей, и Лидди лежала, моргая, в чернильной темноте. В ее голове роились всякие мысли. Лицо Джона. Почерк Мэри. Рука Неда, что-то писавшая вечером под взглядом Галвестона на мраморном c позолотой столике работы Хэпплуайта. И пульсировавшие в ее памяти слова Мэри, слова правды, она это понимала.

Если бы ты была там… ты бы тоже пошла с ними к Ханне. Они все равно бы подверглись риску. Она заразила бы дифтерией кого-нибудь из них. Неизбежно.

– О… – Лидди тихонько заплакала, прикрыв ладонью глаза. Нед что-то пробормотал во сне и опять умолк, а к Лидди не шел сон.

* * *

На следующее утро она сидела в большом зале для завтраков и глядела в окно. Перед ней стояла тарелка с нетронутой фасолью и тостом. В доме было восхитительно тепло, а снаружи стоял холодный, ясный день с ослепительно ярким небом. Лидди хотелось распахнуть настежь французские окна, вдохнуть свежий воздух, почувствовать, как он наполнит его легкие. Она в который раз поняла, что ненавидит Лондон и мечтает только об одном – оказаться как можно скорее дома.

В вестибюле этого огромного, помпезного дома звучали мужские голоса и были распахнуты настежь входные двери. Там что-то привезли. Лидди выпила немного кофе, и у нее заболел желудок. Сегодня она совсем не спала. Мэри была где-то рядом. Где? Что она делала? Здорова ли? Мэри была маленькая, изящная, как Лидди, но не сильная; в детстве она часто болела. Ей не нужен ребенок, она не сможет его выносить.

Я встречусь с ней. Да. Лидди наколола на вилку фасолинку, но до рта не донесла. Ей было дурно. Нет, я не могу с ней встретиться.

Она подумала о порывистой, энергичной, роскошной Лауре Галвестон. Вчера после обеда она небрежно сообщила, что порвала связи со всей своей семьей много лет назад. «Мне стало слишком тяжело поддерживать с ними отношения. Они просили денег. У нас постоянно возникали какие-то проблемы, неприятные инциденты, с которыми мы не могли мириться… И я решила, что проще всего прекратить с ними общение, оборвать, так сказать, корни».

Лаура сказала это так, словно речь шла об увольнении нерадивой прислуги или подрезке заболевшего плюща. Склонив голову, Джульет сидела одна и не знала, как ей поступить. В это время открылась дверь, и вошел Нед, одергивая жилет.

– Любовь моя, – сказал он. – У меня сюрприз для тебя.