Умоляй меня - Грейс Дрейвен

— Тебе нужно что-нибудь съесть, дочь, — Мерсер сидел рядом: слишком далеко, чтобы она могла дотронуться, но достаточно близко, чтобы он мог тихо говорить с ней.

— Я не голодна, папа. Кроме того, я бы не стала доверять ничему, что дал мне Джименин или ему подобные. Я удивлена, что еще не умерла от выпитой воды.

— Как ты себя чувствуешь?

Как будто она проехала, привязанная к копытам лошади Джименина, а не сидела на ее спине. Напряженное выражение лица отца остановило ее от перечисления множества жалоб. Она пожала плечами:

— Я не буду устраивать пляски с барабанами в ближайшие несколько дней.

— Я же говорил, тебе не следовало возвращаться в Монтебланко.

Она вздохнула:

— Знаю, но мы здесь и должны сделать все возможное, что остаться в живых так долго, чтобы я смогла вырезать сердце этой жабы своим кухонным ножом.

Как будто услышав ее угрозу, жаба неторопливо прошла через лагерь с зеркалом в руке туда, где она сидела, привязанная к столбу, который один из мужчин вбил в землю. Он что-то бросил в нее. Оно ударилось о ее плечо, отскочило и пьяно покатилось к ее ноге — яблоко, красное и блестящее. Воспаленный рот Луваен наполнился слюной при виде этого зрелища, хотя ее зубы предупреждающе стучали. Она перевела пустой взгляд на своего похитителя.

— Чего ты хочешь?

Джименин указал на яблоко:

— Знаешь, они неплохие. Прямо из погреба твоей соседки.

— Украли, без сомнения.

Он пожал плечами:

— Она не будет скучать по ним, — он поднес к ней зеркало, заставив ее прищуриться от солнечных бликов на стекле. — Мне нужно ее увидеть. Призови ее.

Ее ужасное отражение смотрело на нее в ответ: подбитый глаз, распухшее лицо, разбитая губа. Ее пальцы чесались от желания вырвать зеркало у него из рук и разбить стекло на тысячу осколков. Однако Джименин был осторожен и держал его подальше от нее.

— Зачем? Ты скоро увидишь ее лично.

Его хмурый взгляд предупредил, что она испытывает его терпение.

— Самая прекрасная женщина из всех. Какой человек, если не слепой, не захотел бы насмотреться досыта? — он еще сильнее нахмурился. — И затем, что я так сказал. Теперь призови ее.

Луваен нахмурилась так же, как и он, но сделала, как он приказал. Поднялся туман, за которым последовало колеблющееся видение каменной стены, которое так же быстро исчезло, превратившись в тонкие миазмы. Ее сердце остановилось на крошечный вдох.

Джименин потряс зеркало, прежде чем сунуть его ей в лицо.

— Что не так? Сделай это снова.

Она позвала Циннию по имени во второй раз, на этот раз с удовольствием. Произошло то же самое: туман, стена и снова туман, но Циннии не было. Если бы она не думала, что умрет от усилий, она бы вскочила на ноги и закричала от радости. Кто-то в Кетах-Тор узнал о ее судьбе, и Эмброуз поступил так, как она надеялась. Она одарила своего заклятого врага мягким выражением лица, когда он повернулся к ней. Он прыгнул вперед, запустил руку ей в волосы и дернул, откинув ее голову назад и обнажив горло. Луваен вскрикнула, а слезы затуманили ее зрение. Тонкий край холодного металла прижался к ее плоти.

Дыхание Джименина обдавало ее лицо прогорклыми клубами, а его глаза блестели:

— Что ты сделала с зеркалом, ведьма?

Она старалась говорить холодно и без эмоций:

— Ничего.

Он сильнее прижал лезвие к ее горлу:

— Лгунья! Почини зеркало.

— Я не могу исправить то, чего не ломала, ты, болван, — Луваен схватила его за запястье и впилась взглядом в пустые глаза Джименина. — Или режь, или оставь меня в покое!

Он отшвырнул ее от себя. Она упала и откатилась в сторону на случай, если он решит нанести еще один удар. Джименин взревел от разочарования и зашагал обратно туда, где его люди собрались вокруг костра, настороженно наблюдая за ним.

Ее первая победа с тех пор, как он вломился в ее дом и похитил ее и Мерсера. Луваен спрятала лицо за спутанными волосами, не желая, чтобы он заметил ее улыбку. Она повернулась к отцу и быстро кивнула ему, заверяя, что с ней все в порядке, несмотря на последнее мучительное столкновение с Джименином.

Он приходил к ней еще дважды: она призывала оба раза и не смогла вызвать образ Циннии ни в одной из попыток. Зеркало все еще было маяком и, следовательно, представляло проблему, но, по крайней мере, оно больше не показывало Циннию его похотливому взгляду. После этого он сдался, но его неспособность наблюдать за своей добычей в зеркале подстегнула его к более изнурительному темпу. Они ехали всю ночь. Усталость Луваен пересилила ее отвращение, и она заснула, прижавшись к груди Джименина. Он разбудил ее, столкнув со своей лошади с грубой командой, чтобы она сходила в туалет, прежде чем он потащит ее обратно. Ошеломленная и запыхавшаяся от падения с седла, она захромала к ближайшему кусту, успев вернуться до того, как Джименин выкрикнул «Восемь».

Ближе к вечеру они добрались до участка леса с заклинанием Эмброуза. Пояс водянистого воздуха, испещренный лентами голубого свечения, тянулся слева направо, далеко за пределы видимого горизонта. Луваен пересекала его во время своих поездок в Кетах-Тор и обратно. И Плаутфут, и Воробышек начинали паниковать из-за скручивающего, деформирующего ощущения, когда их перебрасывали с одного места на другое быстрее, чем щелчок пальцев. Не подозревая о заклинании, мужчины двинулись к заколдованной стене. Только лошади почувствовали странность. Они ржали и беспокойно гарцевали под своими всадниками.

Луваен боролась с желанием предупредить Джименина о заклинании. Если бы она это сделала, то ему захотелось бы знать, почему она не сказала об этом раньше, а затем допросил бы о ее способностях. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что дар ее матери к колдовству позволял ей видеть магию там, где другие не могли. Она оставалась спокойной и держалась за луку седла, готовясь к переходу из равнинного леса в горный.

Ее желудок подкатил к горлу, прежде чем она упала на колени, когда они проехали сквозь заколдованную стену и попали в белый вой метели. Она застыла на своем месте, пока Джименин пытался обуздать своего запаниковавшего скакуна. Их организованный отряд распался на хаотичную толпу орущих людей и взбрыкивающих лошадей. Потребовалось несколько минут криков Джименина и несколько безумных бросков в деревья, прежде чем все упорядочилось. Луваен вгляделась в окутанную снегом толпу и с облегчением увидела, что ее отец испытал всего лишь испуг. Он сидел позади одного из приспешников Джименина, уставившись на нее широко раскрытыми глазами.

В серых сумерках лицо Джименина приобрело дикий вид: губы растянулись, обнажив обесцвеченные зубы, зрачки расширились так, что глаза потемнели до черноты. Он встряхнул ее:

— Что это за колдовство? Где мы находимся? — пронзительный ветер превратил его голос в раздраженный скулеж.