Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская

Иммобилисты, т. е. противники перемен, все еще сохраняли позиции в институтах государственной власти, силовых структурах и средствах массовой информации, в их руках все еще сохранялись рычаги, способные замедлить процессы, делавшие неизбежным в исторической перспективе «транзисьон», т. е. переход от диктатуры к демократии. Но не могли их остановить.

В свое время Хуан Карлос приложил немало усилий, чтобы убедить испанцев, что монархия может быть полезна для страны. И это ему удалось еще и потому, что к тому времени, когда ответ на вопрос — «После Франко, что?» — из области предположений перешел на твердую почву практической политики, в общественном сознании большинства испанцев произошли кардинальные перемены: на смену идеологии конфронтации, этого наследия гражданской войны, пришла идея национального консенсуса. Свою роль в этом сыграл «Закон о печати» от 15 марта 1966 г., допустивший возможность выхода в свет таких периодических изданий, как «Cuadernos para el dialogo», «Triunfo», «Cambio-16» и им подобных. Фрага Иррибарне вряд ли мог предвидеть, что этот закон со всеми его ограничениями послужит таким стимулом для возрождения гражданского общества.

Оставался вопрос: «Когда?». Когда произойдут демократические перемены в реальной жизни страны? Стремительных перемен не ожидали ни политики, ни скептически настроенные журналисты в стране и за рубежом.

Ареильса, министр иностранных дел первого постфранкистского правительства, в интервью газете «France soir» 13 декабря с уверенностью говорил о необходимости «десятилетнего компромисса». И даже Фрага Иррибарне, в то время заместитель главы правительства и министр внутренних дел, с его страстью делиться со всеми возможными интервьюерами, преимущественно иностранными, своими планами на будущее, а потому заслуживший тогда у журналистской братии репутацию оптимиста, объявив о своем намерении «действовать быстро и решительно», так рассчитал время, необходимое для перемен: «Две недели, чтобы принять решение, два месяца, чтобы начать его осуществлять, два года, чтобы претворить его в жизнь».

Однако действительность опрокинула все, даже оптимистические прогнозы и этим аргументом, побудившим власть ускорить процесс перемен, был голос «улиц и площадей»: многотысячные забастовки и демонстрации взбудоражили страну. Возникла угроза потери «контроля улиц». И король услышал голос улиц. Со свойственной ему решимостью Хуан Карлос сделал выводы: ведь усиление «левых» автоматически вело к активизации «ультраправых», что было чревато новыми катаклизмами.

5 июля 1976 г. Хуан Карлос поручил формирование правительства Адольфо Суаресу. В своем первом обращении к нации 6 июля Суарес заявил о непоколебимости воли Короны к достижению демократии и обещал ускорить процесс политических реформ, «относясь к делу с реализмом». 17 июля испанцы впервые за 40 лет услышали от главы правительства, что источником политической власти является суверенитет народа.

30 июля король подписал декрет об амнистии, под которую попадали 209 политзаключенных, половина от общего числа. А за два дня до этого был подписан новый конкордат с Ватиканом, в котором глава испанского государства отказался от своей привилегии назначать катехнических епископов — этой привилегией так дорожил Франко. Во время церемонии подписания нового конкордата с Ватиканом папа Павел VI просил министра иностранных дел нового правительства М. Ореху передать Хуану Карлосу, что его усилия по восстановлению демократии с благословением воспринимаются католической церковью. Король неоднократно выражал озабоченность, как будут восприняты новые веяния консервативными кругами общества, и поддержку Святого Престола трудно переоценить.

Истинную легитимность монархия начала приобретать после референдума по законопроектам о политической реформе 15 декабря 1976 г., когда только 2,6 % из принявших участие в голосовании высказались против реформы[559]. Иными словами, только один испанец из 50 выступал за сохранение старого порядка. Мирный путь перехода к демократии был открыт.

9 февраля 1977 г. были восстановлены дипломатические отношения с Советским Союзом: для испанцев этот акт был мерилом того расстояния, которое прошло со времени смерти Франко. Как отмечала лондонская «The Financial Times» 11 февраля 1977 г. в статье «Мадрид идет на мировую с Москвой», «Этот шаг был бы немыслим при генерале Франко, который обещал, что никакой советский посол никогда не ступит в Мадрид при его жизни». Но Франко был мертв.

1 апреля король подписал декрет о ликвидации аппарата «Национального движения», а 9 апреля правительство приняло решение зарегистрировать Компартию Испании как легальную политическую организацию. Король выполнил свое обещание, данное Каррильо, Каррильо — свое.

15 июня 1977 г. состоялись выборы в Учредительные кортесы. В мае следующего года, в канун голосования в комиссии по выработке конституции о форме государства, был проведен опрос общественного мнения: за монархию высказались 44 % респондентов, за республику — 16 %, безразличные составили 18 %. 11 мая голосование в комиссии отразило сходные результаты: за статью, гласившую: «Политической формой испанского государства является парламентская монархия», высказались 23 члена комиссии, 14 — воздержались. На пленарном заседании Учредительного собрания в июле 1978 г. за монархическую форму государства проголосовали 196 депутатов, включая представителей Компартии, 115 воздержались (преимущественно социалисты) и только 9 проголосовали против[560]. 28 ноября 1978 г. Учредительные кортесы приняли Конституцию, узаконившую концепцию парламентской монархии.

6 декабря проект Конституции был вынесен на референдум и получил одобрение 87,8 % от числа голосовавших. После подписания королем Конституция вступила в силу 29 декабря 1978 г.

Согласно статье 1-й, «Испания конституируется в правовое социальное и демократическое государство. Политической формой испанского государства является парламентская монархия». Согласно статье 2-й, «Конституция основана на нерушимом единстве испанской нации, единой и неделимой для всех испанцев Родине; она признает и гарантирует право на автономию для национальностей и регионов ее составляющих, а также солидарность между всеми ими»[561].

Это было не то будущее, о котором мечтал и к которому, как он полагал, Франко вел страну. Но можно ли с уверенностью утверждать, что среди тех камней, что составляют здание современной Испании, нет ни одного, который был бы заложен рукой Франко?

* * *

Так каким же он был, последний европейский диктатор? Еще при жизни Франко его биографы отмечали, что, несмотря на крайний прагматизм, граничивший порой с цинизмом, диктатор оставался верен своим принципам и своему прошлому: «Приспособление каудильо к обстоятельствам было, несомненно, поверхностным и иллюзорным»[562], — с уверенностью писал английский исследователь Б. Крозье в биографии Франко, увидевшей свет за восемь лет до смерти диктатора. С этим суждением и ему подобными трудно согласиться: в них — только доля истины.