Царские забавы - Евгений Сухов

Удары опускались совсем неподалеку, и несколько раз они остужали смертельным холодом его бородатое лицо. Перекрестится Скуратов-Бельский на очередное распластанное тело опришника и со страхом подумает о том, что лукавый царицын взгляд когда-нибудь остановится и на нем.

Не по силам думному дворянину тягаться с государыней-матушкой. Малюта сумел не однажды убедиться, что, несмотря на свою хрупкость, Анна была неуязвима и крепка; хитрости девка была лисьей и одерживала верх над государем не грубым словом, а лаской приворотной.

Опришнина, которая еще год назад казалась несокрушимой, вобрав в себя половину русских земель, теперь обескровела и напоминала рыхлое немощное тело, полностью лишенное крепких мускулов. Расшатала опришнину царица Анна из стороны в сторону и, видно, только дожидалась случая, чтобы подтолкнуть ее легонько плечиком и опрокинуть.

Григорий Лукьянович не однажды подступался к царю, пытаясь поведать о причиненной обиде, но государь только махал рукой.

— Государь, я всегда тебе был верным холопом, а потому хочу сказать правду. Рушится дело, которое ты воздвигнул собственными руками. Наша опришнина царской милостью была сильна, а теперь от нее только одни лоскуты остались. Оттолкнул ты, государь, от себя тех, кто любил тебя по-настоящему. А сколько опришников понапрасну в темнице томятся! Сколько уже на плахе сгинуло.

Иван Васильевич прерывал Малюту на половине слова:

— Что-то ты разговорился нынче, холоп. Поучать своего государя надумал?! Поди вон! А не то прикажу, чтобы бабы тебя взашей вытолкнули.

Покидая царские палаты, Григорий Лукьянович ощущал на себе горький и злорадный взгляд царицы.

А однажды, нечаянно столкнувшись с царицей в дворце, Малюта Скуратов не выдержал злой усмешки в глазах и прошипел в самое лицо Анны:

— Берегись, Анна Даниловна, не жить нам вместе. Тесна для нас стала Москва. Пока в монастырь тебя не упеку, не успокоюсь!

— Голову склоняй, холоп, царица русская перед тобой! Ниже склоняй! Еще ниже! — серчала Анна и уже униженного, сломленного Малюту ошпарила словами: — А теперь прочь поди! А не то прикажу розгами тебя на дворе высечь!

Анна уже давно перестала скрывать свое отношение к опришнине, и шептуны доносили Малюте о том, что царица похвалялась вернуть в Думу земских бояр. А однажды царицыны девки повеселились на славу: заприметили во дворе молодого опришника с метлой у пояса и стали на нем кафтан рвать, а потом в одном исподнем отправили со двора.

Хмыкнул в ответ Малюта:

— Хитра царица на выдумки, в этом она мало чем уступает государю.

Григорий подумал о том, что это раздевание государева верного слуги царицыными бабами доставило самодержцу немало веселых минут.

Девки давно уже вели себя так, как будто им принадлежала не только женская половина, но и весь дворец. Они могли запросто осмеять любого напыщенного опришника, а то, шутки ради, смахнуть с иного шапку и забрать к себе в терем. А в воскресный день и вовсе учудили: нарядили соломенное чучело в одежду Григория Лукьяновича и давай швырять в болвана каменьями. Рядом стояла царица и за каждый верный бросок дарила любимицам по вышитому серебряными нитями платку.

Анна Даниловна, по примеру самодержца, сумела создать свой девичий орден и частенько в сопровождении двух сотен боярышень разъезжала по Москве. Но если государь одел опришников в черные кафтаны, то царица повелела сшить для девок белые сорочки и порты. Неугомонные девицы, встретив в Москве опришника, вязали его по рукам и ногам, а потом свозили к городскому пруду и под веселый смех зевак бесчестили водой. Эта потеха больше напоминала войну белых и черных кафтанов, где последние предпочитали быть захваченными в плен, чем стать убитыми.

Веселые истории о похождении супружницы изрядно забавляли Ивана Васильевича, и он, хватаясь руками за живот, оглушал рынд смехом:

— Вот бабоньки, ну, молодцы! Ну, распотешили! Так они все мое воинство разгонят. Ну что, опришники, не справиться вам с девицами. Эх, мне бы такое воинство, как у моей царицы, я бы давно польским королем голенище отер!

* * *

Воротынский Михаил ненавидел царицу так же люто, как опришники, и вместе со всеми терпеливо дожидался крушения всемогущей Анны. Однако царица не только окрепла в своей власти, но еще более возвысилась; и сам Иван Васильевич, словно дите малое, не мог сделать без государыни и шагу. Царь желал видеть Анну всегда, и челядь злословила, что Иван держит подле себя государыню даже тогда, когда познает ее боярышень.

Михаил Воротынский при встрече с царицей кланялся низенько, и чем глубже был поклон, тем сильнее была ненависть старого боярина. Не мог князь не помнить о том, что Анна стала причиной гибели его сына. Кто-то из доброхотов донес Михаилу весть о том, что юная царица сгубила Андрея лишь затем, чтобы тот не становился между ней и самодержцем. Будто похвалялась душегубством перед девками, которые во всем потакают своей государыне.

Однажды Анна Даниловна остановила князя Воротынского в полутемном коридоре дворца и молвила:

— Распрямись, боярин, или уже взглянуть на меня не желаешь?

— Не в обычаях русских царицу зреть, — отвечал князь, не разгибая спины.

— Вижу, ты Михаил Иванович, гордость свою в поклоне прячешь. Посмотри же на меня, не держи зла! — услышал князь в голосе царицы печаль.

— Что же ты из меня душу тянешь, матушка? Или не угоден я тебе чем?! — с тоской обращался к царицыным ступням Михаил Иванович.

— Напрасно ты на меня обиду держишь, князь. Не моя в том вина, что сгинул Андрей. Любила я его дюже и супругой хотела ему верной стать. А потому, пока за смерть милого не поквитаюсь с опришниной… не покину этот мир!

Царица уже скрылась за поворотом, а Воротынский долго не решался разогнуться. Внесла Анна в сердце князя сумятицу, которая до самого дна замутила душу.

— Будь же ты проклята, злыдня эдакая! — прошептал вослед Воротынский. — Я тоже не уйду на тот свет, пока за сына с тобой не рассчитаюсь. Эх, видно, сам нечистый столкнул меня с тобой, царица.

Случай досадить Анне представился скоро, когда к князю Воротынскому приехал погостить на Пасху племянник — Семен Ромодановский, молодой недоросль осемнадцати лет.

Бедовый и с беспутной головой, он доставлял Воротынскому только неприятности. Семен без конца дрался на гуляньях, задирал бабам подолы, а однажды искупал в Лебяжьем пруду рынду самого государя, а затем долго не желал выпускать его из воды, во всеуслышание орал толпе зевак, что отрок решил отведать государевой стерляди. Трижды Михаил Воротынский вытаскивал безалаберного племянника из «ямы», а однажды спас от торговой казни.

А отрок печали не ведает, все ему веселье! Улыбка ширше рожи, и знай продолжает творить никчемное баловство.

— Ты вот что, Семен, — подошел как-то к племяннику Михаил Иванович, — вижу, до баловства большой охотник. Ты на ворота к окольничему Плещееву кошку дохлую прицепил?