По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Нам намного труднее, — сказал Битургон. — Мы на виду, а друзья наши скрыты.

— Это тебя пугает? — строго спросил Верцингеториг.

— Нет. Я просто высказал свое мнение.

— У римлян наблюдается большое движение, — сказал Дадераг. — Цезарь знает, что будет атака.

— Мы никогда не считали его дураком, Дадераг. Но он не знает, откуда мы нападем.

В полдень армия галлов ударила с северо-запада конницей, а с юга — пехотой и напоролась все на те же стрекала, «лилии» и «надгробные камни». Факт, смутно осознанный Верцингеторигом, ибо он и его люди уже подбирались к римским фортификациям. На этот раз они спустили с плато тяжелые неуклюжие щиты на колесах, служившие им укрытиями от стрел и камней, а те воины, кто не мог укрыться под щитами, держали ручные щиты над головами наподобие черепах. К этому времени в «садах Цезаря» и с той и с другой стороны уже имелись «проторенные» дорожки — галлы шли по завалам из трупов, укладывая на них мостки. Верцингеториг дошел до рва с водой первым, но и шестьдесят тысяч воинов Веркассивелауна неустанно трудились, засыпая канавы-ловушки землей.

Высота склона, где завязалась главная схватка, позволяла Верцингеторигу видеть, что творится внизу. Кое-какие башни внешнего периметра римлян дымились, и галлы взбирались на вал. Но сказать, что победа близка, было пока нельзя, ибо то здесь, то там в местах вроде бы неминуемого прорыва всегда появлялась фигура в алом плаще, за которой следовали когорты резерва.

Раздался оглушительный радостный крик. Веркассивелаун и его люди преодолели сопротивление защитников вала. Сражение переместилось на территорию римлян. Ровные ряды римской пехоты стойко оборонялись, используя свои pila как осадные гарпуны. В то же время люди Верцингеторига со своей стороны перебрались через ров. Метнулись вверх кошки, всюду вскинулись лестницы. Ну все, победа близка! Римлянам не устоять в бою на два фронта. И тут среди скал замаячили конники: Лабиен на пятнистом сером коне вел германцев, чтобы ударить атакующим в тыл.

Верцингеториг громко крикнул, пытаясь предупредить Веркассивелауна, но этот крик потонул в другом шуме. Башни справа и слева обрушились, его люди забрались на стену, но рев внизу все не смолкал. Смахнув пот, застилавший глаза, Верцингеториг повернулся и посмотрел вниз. Там по периметру легким галопом в ярком алом плаще, развевавшемся за спиной, скакал Цезарь со своей свитой, и тысячи пехотинцев бежали за ним. А по всему фронту сражения римские легионеры громко приветствовали своего генерала. И не как триумфатора — ведь битва еще не закончилась. Нет, они приветствовали его самого. А он словно бы слился со своим скакуном — счастливцем Двупалым. Разве бывают лошади с пальцами, а?

Римляне, яростно отбивавшиеся от наседающих с двух сторон галлов, не видели, что делается за их спинами, но по крикам поняли, кто к ним идет. Они разом метнули pila, выхватили мечи и бросились в контратаку. Люди Верцингеторига дрогнули, падая гроздьями в ров. А в ушах царя новой Галлии стояло немолчное ржание лошадей, перекрывающее предсмертные вопли. Германцы рубили противника с тыла, солдаты Цезаря — с фронта. Все шестьдесят тысяч галлов были обречены.

Арверны, мандубии, битуриги упорно сражались, но Верцингеториг не хотел умирать. Кое-как собрав тех, кто был рядом с ним, и приказав Битургону и Дадерагу (где же Критогнат?) сделать то же, он возвратился в Алезию.

Оказавшись в крепости, Верцингеториг не захотел ни с кем говорить. Весь остаток дня он провел на стене, глядя, как победители наводят порядок. Было видно, что они измотаны, а потому не очень старательно преследовали отступающих. Один только Лабиен, казалось, не знал устали. Он не давал отдыха кавалерии, стараясь уничтожить как можно больше спасающих свои жизни людей.

Глаза Верцингеторига неотступно следили за Цезарем. Тот все еще был в седле. Какой замечательный воин! Победа на его стороне, но бреши в периметре уже ремонтируют — на случай новой атаки. А легионеры, занятые тяжелым трудом, все же находят силы приветствовать полководца, словно и впрямь верят, что, пока он сидит на своем счастливом коне, удача их не покинет. Уж не считают ли они его богом? А почему бы и нет? Даже Туата любят его. Если бы Туата не любили его, победили бы галлы. Иноземец пришелся богам кельтов по нраву. Наверное, совершенство высоко ценится богами любого народа.

В своей комнате, освещенной лампами, Верцингеториг снял с золотой короны все еще пахнущий омелой покров. Сел перед ней и замер без движения. А часы шли, звуки и запахи пробирались в окно. Громкий смех из долины. Это римляне торжествуют победу. Слабое бормотание. Это Дадераг привел брошенных всеми мандубиев в крепость и кормит их бульоном, сваренным из последнего мяса. Бедный Дадераг! Запах бульона вызывал тошноту, как и вонь разлагающихся внизу трупов. И над всем этим — безмолвствующие Туата. Их безмолвие подобно беззвучному грому. Наступал безрадостный рассвет. С галлами все было кончено. И с ним, разумеется, тоже.

Утром он говорил с оставшимися в живых. Дадераг и Битургон стояли рядом. О Критогнате никто не слышал. Он был где-то внизу, мертвый, умирающий или плененный.

— Все кончено, — сказал Верцингеториг собравшимся. Голос его, сильный и ровный, был хорошо слышен всем. — Объединенная Галлия остается мечтой. Мы окончательно утратили независимость. Римляне станут хозяевами над нами, хотя я не думаю, что враг столь великодушный, как Цезарь, принудит нас пройти под ярмом! Я верю, что он хочет мира, а не истребления уцелевших. Сытый и здоровый галл больше полезен Риму, чем мертвый.

На его исхудавшем лице не дрогнул ни один мускул. Он спокойно продолжил:

— Туата любят павших на поле боя, никто не пользуется у них большей честью. Но друиды не приветствуют самоубийц. В других местах, я знаю, люди предпочитают смерть плену. Киликийцы убили себя, когда к ним пришел Александр Великий. И греки Азии. И италийцы. Но мы так не поступим. Эта жизнь — испытание, которое мы должны вынести, пока она не закончится естественным образом, независимо от того, какую форму примет этот конец.

Он помолчал.

— Я прошу вас — и прошу передать тем, кого здесь нет, — обратить ваш ум и энергию на то, чтобы сделать Галлию великой страной, заслуживающей уважения римлян. Вы должны снова разбогатеть и многократно умножить свое богатство. Ибо однажды — когда-нибудь! — Галлия снова поднимется! И это не пустая фантазия! Галлия снова поднимется! Галлия вынесет все, ибо она огромна! Сквозь годы рабства и низкопоклонства, через которые вам придется пройти, лелейте эту мечту! Я уйду, но запомните мои слова! Однажды Галлия, моя Галлия возродится! Придет день, и она будет свободной!

Все молчали. Верцингеториг повернулся и пошел в дом, за ним следовали Дадераг и Битургон. Галльские воины медленно разошлись, мысленно повторяя слова царя, чтобы потом передать их своим детям.

— Остальное предназначено только для ваших ушей, — сказал Верцингеториг в пустом помещении для совещаний.

— Сядь, — тихо произнес Битургон.

— Нет, нет. Битургон, вполне возможно, что Цезарь возьмет тебя в плен как вождя великого и многочисленного народа. А ты, Дадераг, думаю, будешь свободен. Я хочу, чтобы ты пошел к Катбаду и повторил ему все, что я сказал нашим людям. И еще скажи, что я начал эту кампанию не для того, чтобы прославиться. Я сделал это ради освобождения моей страны от иноземного ига. Все — для общего блага, и ничего — для себя.