Уж замуж невтерпеж - Екатерина Лесина

– Есть кое-что… особое! Я тут узнала… вот! – из пышных складок появилось зеркало, причем немаленькое. Похоже было у бабки, только квадратное, но тоже в раме и на ручке резной. – Посмотри!

Брунгильда сделала шаг назад.

От зеркала тянуло… нехорошим. Да и не только от него. Что-то было не то… не так с ладхемкой.

– Да не бойся! – раздраженно воскликнула Ариция. – Такая большая, а…

Она не договорила.

Рассмеялась.

И смех был колючим. Чужим. Как и взгляд. И…

Секира сама взметнулась. Она тоже помнила. Все помнила. И руны на черной глади полыхнули белым пламенем. А зеркало, приняв удар, лишь зазвенело. Этот звон отозвался болью в голове…

– Вот, значит, как? – зашипела Ариция Ладхемская. – Как же вы меня утомили…

Она отряхнулась, сбрасывая украденное обличье.

Оскалилась.

Шагнула навстречу, вытянув неестественно длинные уродливые руки.

– Но ничего… – проскрипела нелюдь. – Мы справимся… мы так долго ждали… мы обязательно справимся.

Секира беззвучно описала полукруг, и острие её впилось в сухую, словно старая ветвь, шею… та хрустнула. И покачнувшись, отломилась голова. Полетела под ноги, рассыпаясь сизой жирной пылью.

– Твою ж…

Осело грудой тряпья тело.

А потом вдруг взяло и втянулось в черную гладь зеркало. И само оно задрожало, расползаясь пятном по полу. Черным. Будто кто-то чернила разлил. И пятно это поглотило и платье, и нежить, и даже голову её. А потом потянулось к Брунгильде.

– Ну уж нет, – пробормотала она, занося секиру, с которой почти сроднилась. – Хрен тебе…

Завыл воздух, рассекаемый клинком. И тот сам, ухнув, вдруг увяз в черной глади.

А потом та раскрылась, и клинок провалился. Брунгильда попыталась удержаться на ногах. Это ведь… это не так сложно, но чернота взметнулась, оплетая её тончайшими нитями.

Раззявилась черная пасть зеркала.

И сомкнулась над головой.

– Что за… – Брунгильда покрепче вцепилась в секиру. И обругала себя непотребными словами. Это ж надо было так…

Она огляделась.

Вокруг была сизая муть, словно туман. И ничего не видно… не понятно.

– Эй! – крикнула она, и голос заставил туман покачнуться. – Эй, есть тут кто живой?

– Ой, ой, ой, – донеслось из тумана.

Вот ведь…

Брунгильда забросила секиру на плечо и подумало, что все могло быть еще поганей. К примеру, она могла провалиться сюда, чем бы оно ни было, без оружия.

Теттенике очнулась и…

Пальцы её коснулись цветка. А потом и руки. Теплой. Смуглой.

– Ты здесь? – спросила она тихо.

Было темно.

Очень.

И… и еще странно. Кажется, она почти поняла, как нужно правильно. Или нет? Последнее видение превратилось в сон. Она, должно быть, в самом деле уснула. И… и пускай. Сон был хорошим. Теттенике не помнит, о чем именно, но хорошим.

А еще мама…

Она гладила волосы и пела песню. И Теттенике хотелось, чтобы это никогда не прекращалась, но все сны рано или поздно заканчиваются. Этот не стал исключением.

– Не уходи, – она удержала эту руку. – Пожалуйста.

И села.

Который час?

Поздно…

Рассвет скоро. Но пока за окном ночь, а ночью позволено больше.

– Я не знаю твоего имени.

– Азым.

– Из рода Чангай.

– Уже нет.

Голос у него тихий. Спокойный.

– Сядь. Пожалуйста. Здесь… никого нет?

– Нет.

– А была… принцесса.

– Она ушла.

– Давно?

– С четверть часа. И я подумал, что не след тебя одну оставлять. А служанки боятся. Глупые.

– А ты? Ты не боишься?

– Нет.

– И…

– Я ушел из рода.

– Почему?

Странно говорить вот так, не видя лица собеседника. И хочется протянуть руку. Коснуться.

– В тот день ахху пришла к отцу. Она говорила. Много, – Азым тщательно подбирает слова. – Она сказала, что если я не отступлюсь, то колодцы наши оскудеют. И болезни придут в стойбище.

Тварь.

Какая же она… тварь. Неживая.

– Когда-то давно… очень давно… род Чангай был велик и могуч.

Это почти как сказка. Главное, руки не выпускать. А темнота пахнет розами, только запах не кажется тяжелым. И Теттенике дышит им.

– Мой прапрадед полюбил девушку. Она была из простого рода. И его родители не дали благословения. Даже когда за деву пришла просить ахху, ибо ахху была приемной матерью этой девы. Но и тогда их отвергли. Род Чангай желал породниться с каганом. Что им какая-то девица…

Обидно.

Наверное.

Нет, Теттенике не знает, как оно на самом деле было.

– Её предали все. И даже возлюбленный отступился. А еще он не признал дитя, рожденное той, другой женщиной.

Позор.

– Он заявил, что сомневается в чести её… говорить о том стыдно.

Ему. Сейчас.

– Что с ней стало?

– Она умерла. Она взяла дитя и ушла в степь, просить богов о справедливости. И верно, была услышана. Все началось не сразу, а потому, когда ушла вода, решили, что так случается.

Вода в степи хитра.

Она прячется глубоко под землею, раскрывая колодцы, и не всякий человек способен увидеть, где темные воды подходят к поверхности. И уж точно никто, кроме ахху, не позовет воду.

– Первый колодец, второй… пятый… и мор в табунах. Они пошли к ахху просить о милости. Они обещали многие богатства.