Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

Когда Си удалилась к себе, Роза спросила:

– Ты позвонишь ему?

– Не знаю, – ответила Тори, внезапно почувствовав страшную усталость. – Он какой-то яйцеголовый.

– Тебе нечего терять, – весело заявила Роза. – Кроме своего билета домой.

– Верно, – согласилась Тор.

– Давай кинем жребий? – Роза достала монету в три рупии. – Если змеи – ты звонишь, а если закорючки – нет.

Она подбросила монету в воздух и поймала ее. Раскрыла ладонь.

– Змеи выиграли, – объявила она.

Когда Вива и Фрэнк сели после ленча в хозяйский «Даймлер», Вива выдвинула между ними подлокотник.

– Я не переношу эту женщину, – взорвалась она, как только они тронулись с места. – Как она смеет говорить с Тори в таком тоне?

– Тише. – Фрэнк показал глазами на шофера, который явно насторожил уши. – Может, она пьет, потому что испугана, – продолжал он вполголоса. – Для нее тоже все заканчивается.

– Нет, я просто ненавижу ее, – бормотала Вива. – Змея, настоящая змея.

Его рука накрыла ее руку.

– Вива, – сказал он. – Как ты будешь жить одна в Бикулле? Я беспокоюсь. Позволь мне немного побыть с тобой.

– Нет, – отрезала она. – Нет. Ты не вернешься.

– Прошу тебя, давай поговорим, – сказал он. – Ведь времени почти не осталось.

– Я и так говорю с тобой, – по-детски возразила она, выдергивая руку. – Сейчас я говорю с тобой.

– Мы не можем делать вид, будто ничего не произошло.

Нет, можем, подумала она. Она делала так раньше, может и теперь.

Больше всего ее смущало, что она чувствовала себя такой ужасно живой, когда сидела рядом с ним, вот как сейчас; когда видела его тугие мускулы под рубашкой, его руку, небрежно лежащую на сиденье. Ее тело как-то по-новому отзывалось на его соседство, но все это казалось ей неправильным и запутанным, потому что Гай, возможно, мертв, и, уж конечно, людям лучше быть в трауре, чем предаваться похоти.

– Мне придется многое наверстывать на работе, да и мистер Джамшед рядом, и вообще, гляди, – они ехали по Квинс-роуд, и она махнула рукой на спокойные улицы, аккуратные пальмы, за которыми синело море. – Все выглядит таким, как обычно, как будто беспорядков и демонстраций не было совсем.

Он вздохнул резко, нетерпеливо, посмотрел на нее и отвернулся.

– Я хочу снова увидеться с тобой, – сказал он. – Я должен. То, что было между нами, не имеет никакого отношения ни к Гаю, ни к беспорядкам. И ты знаешь, что это так.

Она ничего не ответила – так ей казалось безопаснее.

Она уговаривала себя, что в минувшую ночь у нее было временное безумие, провал в дисциплине. Ничто не приносит больше боли, чем любовь, и об этом ей надо помнить.

– Пока нет, – ответила она. – Все произошло так скоро и так…

Она не смогла подобрать нужные слова и снова ощутила легкую досаду. Больше всего ей сейчас хотелось помыться, выспаться и хоть на несколько часов ни о чем не думать.

– Ты беспокоишься, что я поднимусь к тебе в комнату?

Он наклонился к ней ближе, и она ощутила запах его волос, его кожи.

– Да.

– А мне казалось, тебе все равно, что думают о тебе другие. Мне нравится в тебе эта черта.

Он улыбнулся ей, и у нее задрожали руки.

– Нет, не все равно, – сказала она. Машина остановилась на светофоре недалеко от Черчгейт. На тротуаре, в десяти ярдах от них двое мужчин намыливали друг друга и лили на голову воду из старого ведра. – Всем не все равно, если люди не больные и не сумасшедшие.

Стайка нищих детей облепила их автомобиль, они дрались за право протереть его сверкающие бока. Когда Фрэнк опустил стекло, чтобы дать им горсть анна, мелочи, его рука коснулась ее тела, и оно запело, словно жило независимой от нее жизнью.

– Когда мы узнаем что-либо? – спросила она, когда «Даймлер» снова мчался мимо Фонтана Флора в сторону больницы. – Я имею в виду насчет Гая. Полиция уже сообщила его родителям?

– Не знаю, – ответил он. – Я рассчитываю узнать какие-нибудь новости в больнице. Оставить тебе записку или зайти?

– Оставь записку, – сказала она. – Не надо заходить.

Он посмотрел на нее и промолчал.

– Я ужасно относилась к нему, – сказала она. – Раз он был болен – я имею в виду серьезно, психически болен, – я должна была помочь ему.

– Вива, – возразил он, – ты не была ужасной. Не забывай, я тоже был там; тут нет твоей вины.

– Еще далеко до больницы? – Внезапно ей захотелось, чтобы он не смущал ее своим присутствием.

– Отсюда две улицы, – сказал он. – Все начинает походить на песенку «Десять зеленых бутылок» – если уедут Тори и Маллинсоны. – Она почувствовала, что он пытается найти подходящую тему для разговора. – Ты тоже уезжаешь?

– Пока нет, – ответила она. – А ты?

– Мне предложили работу в Лагоре, – ответил он. – Ту самую, исследовательскую, о которой я тебе рассказывал.

– Ты согласился? – Она смотрела прямо перед собой.

– Еще не решил.

Она смотрела, как уличные торговцы ставили свои лотки, как загорались огни вокруг Фонтана Флора, как плыли по радужному небу легкие облачка, а в душе думала, не будет ли жалеть потом всю жизнь, если позволит ему ускользнуть из ее пальцев. Когда шофер остановил машину, она поднялась с Фрэнком по ступенькам к главному входу.

– Мне следует поблагодарить тебя за то, что ты приехал в Ути и спас нас, – сказала она, – но я не знаю, что еще сказать. Думаю, что я пока не осмыслила это.

Он остановился, держась за дверную ручку.

– Насчет нас или насчет Гая? Пожалуйста, не забывай, что это пока всего лишь слух – я ведь говорил тебе.

– То и другое.

Она обратила внимание, что он выглядел уставшим и бледным. Его глаза всматривались в ее лицо, ища ответа.

– Не говори ничего, в чем не уверена, – сказал он, – но обещай мне, что ты не станешь стыдиться.

– Я не стыжусь, – возразила она. – Но у меня такое чувство, словно я пережила землетрясение.

Он поднял брови.

– Ах вот что, я понимаю.

Он собирался сказать что-то еще, но она положила пальцы на его губы.

– Нет, – сказала она. – Не надо. Пожалуйста. Не сейчас.

Когда шофер вез ее по Бикулле, нигде не было никаких следов волнений – все те же щербатые дороги, обветшавшие дома, уличные торговцы, лотки с цветами.

Она вошла в дом – там тоже все было прежним: велосипеды в холле, в воздухе запах кушаний с карри, приготовленных миссис Джамшед.