Мудрый король - Владимир Москалев

Так мыслил король Франции, в течение почти десяти лет искавший пути к разрушению империи Плантагенетов на континенте.

Печальная обязанность аббатств как вассалов короны – выплачивать требуемые суммы либо для королевской казны, либо для папской. Совсем недавно в монастырь Сен-Дени наведывался легат: папе нужны деньги. Как отказать? А сумма значительная. Но собрали. Легат, довольный, уехал. И вот теперь король Филипп. Для нужд крестового похода ему понадобилась тысяча марок серебром. Аббат взялся за голову. И отказал. Нет, дескать, средств. Тогда король пошел на хитрость, – взял да и заехал в аббатство, якобы мимоходом. Аббат, узнав, срочно созвал братьев на капитул с просьбой освободить его от должности. Лучше все же, нежели это сделает король. Такой вот выбор был у аббатов – либо плати, либо слагай с себя сан. Вызывает некоторое удивление такая постановка вопроса, но об этом случае упоминает в своей хронике монах Ригор, летописец того времени. К сожалению, он не пишет, чем кончилось дело, но добавляет, что монастыри подвергались бесстыдному грабежу, в основном со стороны папства.

А теперь – хочешь не хочешь – придется возвращаться к войнам на континенте, которым, кажется, не будет конца. Странно, но от этого никак не мог отказаться король Генрих, по-прежнему не желавший видеть Ричарда своим наследником и вновь затеявший войну. На что рассчитывал – непонятно, ведь войско его таяло с каждым днем: вассалы покидали его и переходили на сторону французского короля. Двор в Сомюре, резиденции Плантагенета, опустел.

23 апреля, после Пасхи Фридрих Барбаросса, хоть и начавший собираться в поход последним, первым выступил в Палестину во главе стотысячного войска из рыцарей, оруженосцев, лучников и пехоты. Тем временем Филипп и Ричард начали поход против Генриха II, ибо кончилось перемирие и настала пора снова воевать. Оба молодых монарха – один коронованный, другой еще нет – подступили к Ле-Ману, где Генрих кое-как собрал войско, и взяли его. Английский король успел убежать и бросился к Туру. Но с кем? Горстка рыцарей с ним, только и всего. Среди них его советник, верный друг граф Вильгельм Маршал, не пожелавший бросить в беде своего сюзерена, даже видя всю безнадежность их положения.

Дозорные донесли королю, что войско Филиппа идет на Тур. Генрих поторопился покинуть город и направился к Сомюру. Но никого уже не осталось с ним. И тут он почувствовал приближение конца. Те немногие, что хранили ему верность, привезли усталого, одряхлевшего, уже больного Генриха в его резиденцию, где он узнал, что Тур захвачен и враг идет сюда. Этого он уже не мог вынести. Окончательно разбитый морально и физически (добавим сюда лихорадку), он безоговорочно принял все условия, которые поставил ему французский король, и подписал договор, где признавал Ричарда наследником всех своих владений. На этот раз уже окончательно. После этого он пожелал, чтобы его отвезли в Шинон. Там он и умер 6 июля 1189 года, два дня спустя. Перед смертью он попросил назвать ему тех, кто его предал. Первым было имя его любимого сына Джона. Самого младшего из орлят…

Долго стоял Ричард, безучастно глядя на тело почившего отца, потом сказал, усмехнувшись:

– Теперь ему не короновать моего братца.

И, вмиг став серьезным, громко прибавил:

– Похоронить Генриха Второго, государя Английского, как подобает, со всеми положенными ему почестями! Место упокоения – аббатство Фонтевро. Слуг, которые обобрали его, сняв нательный крест и драгоценности, найти и повесить!

Вскоре они расстались, два короля – один настоящий, другой будущий. Один уехал в Париж, другой – в Англию освобождать из заточения в замке Солсбери свою мать Алиенору Аквитанскую.

– Теперь на восток, распри временно забыты, – сказал Герен Филиппу, когда они вернулись. – Но будь готов, король, война продолжится, едва закончится поход. Сегодня вы с Ричардом друзья, завтра станете врагами. Отныне он не мятежный принц – король!

– Время покажет, – задумчиво промолвил Филипп. – Но уже то хорошо, что он исчезнет с континента и столкнется с Барбароссой. Из этого следует ожидать только выгод для нашего королевства.

– Как бы там ни было, надо дать ему увязнуть в Палестине, а тем временем…

– Вернуться и завоевать его владения? – сверкнул глазами Филипп. – Неплохая мысль. Полагаю, Герен, мы успеем все это обдумать, находясь на Востоке. В одном ты, безусловно, прав: Ричард мой друг и вассал. Однако он сильнее меня. Его владения на моей земле, и они должны перейти к французской короне, а это значит – война. Этого требует моя политика. Теперь о другом. Ты знаешь, что меня беспокоит в последнее время.

– Париж?

– Его ограда. Сейчас он напоминает огород, куда может зайти любой зверь. Город надлежит обезопасить. Жители должны спокойно себя чувствовать, зная, что на них не нападут врасплох. В ближайшие дни мною будет объявлен сбор в городской ратуше. Вопрос непростой, строительство потребует немало средств из казны, а этим она похвастать не может: львиная доля уходит на организацию похода. Поэтому платить будет город: ограда эта для него.

Спустя несколько дней состоялся совет, в который помимо короля, канцлера, казначея и других вошли прево, четыре эшевена[49], городской старшина, старшины городских цехов кожевенников, перчаточников, стекольщиков, кондитеров, мясников и других. Король заявил о своем решении оградить правобережную часть города.

– Париж разросся, вырвался из стен Сите и обосновался на правом берегу Сены. Сейчас это предместья, за стеной вследствие притока сельских жителей вскоре вырастут такие же. Вопрос об ограде поднимался несколько лет тому назад, я помню это. Кто его поднимал? Вы, горожане. Думаете, я не знаю причину? Вы ненавидите сельского жителя, боитесь его, потому и пожелали отгородиться, хотя сами вышли из той же среды. Кроме того, вы все питаетесь тем, что дает вам деревня. Где ваш источник богатства? Откуда вы его черпаете? Он там, среди полей. Он в хижине сельского жителя, который кормит вас. А на какие средства был выстроен собор Богоматери, это детище Парижа, которому нет равных в Европе? Это деньги, заработанные трудом и пóтом вилланов! Вывод отсюда таков: средства для постройки стены будут выделены самими горожанами, а не королевской казной.

Парижане задвигались на своих скамьях, заволновались, стали переглядываться, хмуря брови. Каждый понимал, во что обойдется это строительство. Потянет ли город? Не добавит ли король часть денег из своей казны? Именно этот вопрос читался на всех лицах. Филипп легко угадал его, но не стал отвечать, а продолжал свою речь. Необходимо прочно укоренить в сознании людей мысль о том, что делается это для их же пользы.

– Город должен стать замком, ибо что такое замок, как не крепость, защита от внешнего врага! А враг повсюду, каждый об этом знает, и неизвестно – откуда и когда нападет. Город богат, в нем хранятся священные реликвии, – прекрасный повод напасть и завладеть его сокровищами и вашими деньгами, а вас всех перебить. Кто защитит вас? Король? Но он отправляется в Святую землю освобождать Гроб Господень и уводит с собой всех рыцарей. Остаетесь вы, горожане, и вам защищать город. Что, как не стена остановит неприятеля? Кто спасет вас, если не она? А может, вы отказываетесь платить, потому что эта стена вам не нужна? Может быть, вы желаете, чтобы средства на ее строительство потекли из королевской казны? Брат Эмар, доведите представителям городских цехов и организаций, в каком состоянии находится наша казна.