Скитальцы океана - Богдан Сушинский

И все же неподалеку от Ямайки, по поводу какого-то праздника, да еще в связи с тем, что корабль чудом удалось провести сквозь мощнейший ураган, капитан разрешил команде слегка поразвлечься. Для этого были отведены сутки. Всего одни сутки. Маловато, конечно. Тем более что на каждых пятерых членов команды приходилась всего-навсего одна женщина. Очередность устанавливали по жребию, как и самих женщин тоже выбирали по жребию.

Его пятерке досталась уже довольно зрелая мулатка с удивительно правильными чертами лица – разве что лоб был слегка удлинен, приплюснут и как бы заострен кверху. А еще поражали ее чуть раскосые миндалевидные глаза. В отличие от других женщин, жребий свой она восприняла удивительно спокойно и не скрывала радости по поводу того, что первым ей достался молодой симпатичный матрос, которого она уже давно приметила и которому даже пыталась игриво улыбаться.

Констанции она тоже, в общем-то, понравилась, хотя Грей смутно представляла себя, что они будут делать, оставшись тет-а-тет в отведенной им на два песочных часа каютке, на нижней палубе, почти в трюме. Однако отказываться было опасно. У кого-то это вызвало бы подозрение, у кого-то насмешки, а того и другого ей следовало избегать. Констанция вообще старалась быть, как все, не привлекая к себе никакого особого внимания. Тем более что команда состояла почти исключительно из голландцев, а она числилась англичанином.

Нгант, как назвала себя африканка, уже неплохо владела английским. Стоило им остаться в каюте вдвоем, Констанция тотчас же спросила, была ли она замужем.

– Эйля! Была, – неспешно ответила Нгант. – Шестеро мужей.

– Шестеро? – удивилась Грей. О многоженстве она, естественно, была наслышана, но чтобы одна женщина…

– Шестеро, – спокойно подтвердила африканка, снимая с себя юбку, наподобие тех, которые любили носить испанские цыганки. Они – братья. Женился старший. Но мужьями стали все шестеро.

– У вас что, так заведено?

– «У вас так заведено», – повторила Нгант. – И еще белый хозяин. И его управитель.

– Так всего их было восемь?

– Их было восемь.

– И ты жила с ними постоянно?

– Нгант жила постоянно, – избрала африканка очень верную тактику разговора с любым иностранцем: услышав вопрос, старательно повторять его. Если, конечно, ответ должен быть утвердительным.

– Как же ты попала сюда? – Вместо ответа Нгант кисловато, но в то же время совершенно беззаботно, ухмыльнулась. – Провинилась перед белым хозяином?

– Эйля! Провинилась! Некоторых забивали плетями, продавали в другое племя или привязывали к дереву, чтобы их съедали звери. Мне здесь хорошо, – добавила она еще увереннее.

– А дети у тебя были?

Нгант решительно и все так же беззаботно повертела головой.

– Восемь мужей и ни одного ребенка?

– Эйля! Ни одного! Восемь мужей – и ни одного! – скорчив дурашливую гримасу, она пожала плечами, как бы говоря: «А что я могу поделать?!»

– Наверное, в этом-то и состояла твоя вина?

– В этом состояла вина. Мужчины решили, что я дурачу их и не хочу иметь детей. – Эту фразу она проговорила медленно, старательно и почти без акцента выговаривая каждое слово. Очевидно, не раз приходилось слышать ее из уст белых мужчин. – Но было еще… Нгант считали колдуньей.

– С чего вдруг?

– Меня любили все мужчины племени. Все мужчины, которые когда-либо видели меня. Ты ведь тоже любишь меня.

– Можешь считать, что все, кроме меня.

Нгант вновь скорчила смешливую рожицу и повертела перед своим носом указательным пальцев, мол, ты один-единственный из мужчин, который не влюбился в меня.

– Матрос говорит неправду.

– Советую поверить.

– Советую поверить, – согласилась Нгант, так и не поверив этому молодому красивому мужчине. Судя по всему, она действительно была убеждена, что ни один мужчина попросту не способен не любить ее.

«Мне бы твою самоуверенность, – искренне позавидовала ей Констанция. – А что, очевидно, всякая знающая себе цену женщина только так и должна вести себя. Быть о себе такого же мнения».

Тем временем африканка сняла с себя последнее, что на ней было – набедренную повязку, и только теперь Констанция «увидела» ее как женщину. Выглядела она довольно молодо, очевидно, значительно моложе и свежее, нежели была на самом деле. Тлен трюмного заточения и ностальгии еще совершенно не коснулся ее.

Природа наделила тело Нгант какой-то исключительной пропорциональностью. Ноги были в меру длинными и мускулистыми, ягодицы вызывающе оттопыренными и очень «удобными» для любовных игрищ; живот слегка выпячен, но упруг и без каких-либо жировых складок; две груди напоминали половинки спелого кокосового ореха, а покатые грациозные плечи плавно, двумя изысканными линиями, соединялись с шеей.

Не удержавшись, Констанция слегка вздрагивающими пальцами прикоснулась к ее шее, провела ими по груди, дошла до низа живота. Им обоим была приятна их близость, и они даже не пытались скрывать этого.

За перегородкой одна из пар уже наслаждалась греховной страстью, и оттуда доносилось яростное рычание мужчины и томное постанывание женщины, а вся каюта, казалось, ходила ходуном. Справа от них, на палубе, матросы пили за здоровье их мудрого капитана и напевали какую-то явно пиратскую песню. Прямо над ними ревматически постанывала под порывами ветра бизань-мачта. Но все это был иной мир, отгороженный от их «мира на двоих» простенками, палубами, снастями.

В жизни Констанции случалось немало всяких курьезных случаев, связанных с тем, что порой приходилось буквально отбиваться от назойливых поклонниц. И всякий раз она отторгала их если и не с откровенной брезгливостью, то уж, во всяком случае, без сожаления. Но то, что происходило сейчас между ней и этой полунегритянкой-полуарабкой, привносило в ее любовно-сексуальный опыт нечто совершенно новое и пока еще неосмысленное.

Все еще не решаясь открыться Нгант, Констанция уложила ее на некое подобие топчана, а сама присела рядышком. Разжигая партнершу и саму себя ласками, Грей постепенно довела себя до экстаза, и когда многоопытная африканка почувствовала это, она неожиданно обхватила ногами стан Констанции, буквально затащила на лежанку и заставила покрывать поцелуями ту часть женского таинства, прикасаться к которой губами до сих пор англичанка еще никогда не решалась.

По всей вероятности, Грей попросту упустила тот момент, когда еще могла контролировать свою страсть и свои поступки, поскольку Нгант уже полностью властвовала над ней, ее руки запутались в волосах Констанции и становились все требовательнее, а стан изгибался в таком невероятном абрисе, на который только способно было тело этой черноволосой пантеры.

22

Предавшись женскому озорству и чувственной слабости, Констанция позволила Нгант как-то незаметно оголить свою грудь, а затем уложить рядышком с собой и стащить брюки. Больше всего Грей потрясло то, что, открыв в ней женщину, эта черная пантера, казалось, совершенно не удивилась или, по крайней мере, никак не выдала своего удивления. Поласкав партнершу точно таким же образом, каким Грей только что ласкала ее, африканка слила свое тело с телом белой и повела себя, как подобает мужчине: решительно, напористо и в то же время нежно. Порой Констанции казалось, что и ощущала она ее в своем лоне, как можно ощущать только мужчину.