Апостолы - Наталья Точильникова

Говорили о философии. Тон задавали Догэн и Такуан. Быстрый диалог. Спонтанные ответы. Варфоломей наслаждался. Я ничего не понимал.

Причем здесь сухое дерево? И почему на нем слышен вой дракона? Просто система символов, которой я не знаю?

— Сухое дерево — это нирвана, — пояснил Варфоломей.

— Если это сухое дерево, зачем же к ней так стремятся?

Я не понимаю дзэн. Хотя, возможно, я начал не с того конца. Нужно сначала достичь просветления, а потом уже пытаться понять дзэн.

Большая чашка зеленого чая ходила по кругу. Каждый выпивал по два-три глотка, вытирал ее край кусочком шелка и передавал следующему. Странное действие. Как от вина.

— Это прощальная церемония, — сказал Эммануил. — Мы прощаемся с островами. На востоке три древних царства: Индия, Китай и Япония. Нас ждет первое из них. Индия! Ты поедешь со мной, Пьетрос?

Я склонил голову.

— Да.

— Итак, наш путь в Индию. А потом — Иерусалим!

Мы покидали чайный домик на рассвете. Я шел по садовой дорожке, и мой взгляд упал на то самое дерево, на которое вечером опирался Эммануил. Ветер слегка шевелил пожелтевшие листья. Засохшее дерево. И я вспомнил о бесплодной смоковнице.

Мы едем по улицам Калькутты. Обманчиво европейская архитектура: слишком много балконов, террас и декора в восточном стиле. Из боковых переулков плывет запах бананов и пряностей, смешанный с вонью человеческих испражнений. Цветут глицинии. До сих пор цветут! Пасмурно. По небу угрожающе ходят тучи, но так и не могут пролиться дождем, словно их кто-то останавливает.

Мы в белом открытом автомобиле. Длинном, как «Линкольн». Впереди шофер, мы сразу за ним. Я рядом с Господом. Последнее время он приближает меня к себе. «Скоро твоя сущность изменится, Пьетрос. Ты уже готов. Помнишь Варфоломея?» Помню! Еще бы не помнить! Мне страшно и сладко одновременно. «Сегодня», — тихо говорит он. Ощущение, как после стакана водки.

На заднем сидении: Хун-сянь в белом с красным и Мария в голубом. Мария непосредственно за мною. Я спиной чувствую ее ревность.

По обе стороны улицы толпится народ, еле сдерживаемый цепочками полицейских. Слишком узкий проход. Опасно.

Марк едет впереди с частью охраны. Он взволнован. То и дело кто-нибудь из толпы бросает цветочную гирлянду на шею Господу и падает ниц. Полицейские не могут этому помешать. Марк пытается остановить безобразие. «Мало ли что в этих венках!» Но Господь останавливает его самого. Махает рукой:

— Оставь!

Время от времени он снимает очередную гирлянду и передает назад, Марии. Она уже вся в цветах.

У многих в толпе подносы с фруктами. Счастливчики пробиваются вперед, просят благословить. Господь благословляет. Счастливчики радостно удаляются с новоиспеченным «прасадом»[95], то бишь предлагавшейся Господу едой.

Какая-то женщина в красном сари отчаянно прорывается к нам.

— Пропустите меня к лотосным стопам Господа! Я хочу взять прах с его ног!

Сначала я не воспринимаю ее отдельно от остального. Вполне в рамках местного безумия.

Она проникает через кордон и делает шаг.

Господь встает в автомобиле, поднимает руку. На его указательном пальце что-то сверкает. Сначала я не понимаю, что. Сверкающий радужный вихрь. Точнее диск. Похожий на лазерный только больше и вращается с бешеной скоростью.

Диск срывается у него с пальца. Женщина падает вперед. Брызжет кровь. И я вижу ее голову на мостовой отдельно от тела. А потом раздается взрыв, и это тело разносит в клочья. Мы невредимы. Но, если бы она подошла ближе, нам бы хватило. Всем.

Кто-то стонет в толпе. Господь приказывает остановить машину. Кивает полицейским:

— Вызовите скорую!

Но, слава Богу, убитых нет, только легкораненые.

— Нараяна[96]! — кто-то кричит в толпе. — Нараяна!

— Калки! — мрачно говорит Господь.

Но слышу, кажется, только я.

Ажиотаж растет.

Мы продолжаем движение. За нами едут Филипп, Иоанн, Матвей и Андрей, мой знакомый кришнаит. Еще вчера мы встретились с ним и обнялись, как старые друзья.

Еще одна заминка. Движемся со скоростью метр в минуту. Да, что там? Еще утром должны были перекрыть движение! За машиной Марка и мотоциклами охраны ничего не разглядишь. Нервы на пределе.

Толпа активизируется. Какой-то иссушенный постом саньясин, то бишь местный бродячий монах, упорно протискивается к нам. Его одежды язык не поворачивается назвать шафранными, как это принято в литературе. Застиранный поросячий.

Марк вопросительно смотрит на Господа. «Остановить?»

Эммануил махает ему рукой. «Сам справлюсь!»

Саньясин простирается на земле.

— Уважаемый Господь, я уже собирался броситься в Гангу, чтобы обрести освобождение. Но Ганга течет из твоих стоп, и Господь Шива принимает ее на свою голову. Все, кто принял смерть от твоей руки, немедленно обрели освобождение. Смилуйся надо мной, дорогой Господь, причина всего!

Лихорадочно дрожат пересохшие губы, над впалыми щеками горят глаза. Кажется, весь он состоит только из губ и глаз.