Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Среди различных предположений, касающихся наиболее достоверного места ссылки Мефодия и его учеников, чаще иных называли и до сих пор называют старый швабский монастырь Эллванген, основанный в VIII веке. Предпочтение ему отдают потому, что как раз на Эллвангене мог настаивать епископ Германарих, наиболее ярый из гонителей славянской миссии. Он сам был родом шваб, и в Эллвангене его рукополагали в священнический чин. Но монастырь этот, если и побывали в его стенах невольники, почему-то оказался непригодным для их постоянного содержания. Похоже, зачинщики расправы делали всё, чтобы заметать следы. Среди предполагаемых точек для очередных пересылок называются ещё монастыри за пределами Швабии и к западу от Рейна, то есть в краях, входящих теперь в состав восточной Франции.

Позже других в поле особо пристального исследовательского внимания попал швабский монастырь Райхенау.

О здешнем узничестве Мефодия свидетельствуют не только записи его имени в упомянутой выше «Книге побратимства». Вторая из них, та, что выполнена не латынью, а греческим алфавитом, драгоценна ещё и тем, что сразу за именем учителя прочитываются ещё несколько имён, записанных тоже по-гречески. Полностью строка выглядит так:

МЕФОΔІОΣ, ΛEON, ІГΝАТІОΣ, ІОАКІМ, CYMEON, ΔРАГIАΣ.

Вот, наконец, впервые появляется возможность прочитать имена учеников Мефодия и покойного Кирилла. Потому что кто же это, как не они!

До сих пор ни жития братьев, ни другие документы тех дней подобной возможности не давали. Поневоле в нашей книге — шла ли речь о Малом Олимпе или Велеграде, о Венеции или Риме — ученики всегда присутствовали безымянно. И вот имена проявились — на старых пергаменных листах IX века[16].

Правда, сразу же напрашивается ряд вопросов. А что, в записи из немецкого монастыря упомянуты те самые ученики, которых братья возили с собой в Рим? Может, среди них есть и те, кого учителя присмотрели ещё в вифинском Полихроне? Кроме последнего (имя Драгиос больше всего напоминает сербское Драгош), все остальные как будто из греческого имясловного рада, известного и латинянам, и немцам. Но значит ли это, что все ученики греки? Скорее всего, в списке должны преобладать славяне, получившие в крещение (или при монашеском пострижении) новые имена. Понятно, не могли они и заикаться о том, чтобы записали их в помяннике буквами славянской азбуки. Ну, куда уж в чужой монастырь со своим уставом! И за то великое благодарение милостивым хозяевам, что теперь на службах и их, лишённых свободы, станут поминать вслух по именам.

В Райхенау кроме «Книги побратимств» издавна существовал, как и должно, главный монастырский помянник — для здравствующей братии (Nomina vivorum fratrum…). Имена учеников Мефодия появились в те же годы и на его листах, хотя уже не в греческом, а в латинском написании, к тому же с прибавкой трёх новых имён: «Ignatus, Leo, Hiltibald, Ioachim, Lazarus, Uualger, Simon». Значит ли это, что ученики зачислены были в штат постоянных насельников монастыря — в чине его послушников, трудников или даже монахов? На этот вопрос ответить труднее всего. По крайней мере, запись говорит о степени расположенности, доверия настоятеля и братии к людям, оказавшимся здесь не по своей воле.

Но более всего, пожалуй, трогает ещё одна сокровенная подробность монастырских помянников. Она — в списке покойных монахов Райхенау (Nomina defunctorum fratrum…). На одном из листов рукописи внятно прочитывается: Kirilos. По свидетельству немецких археографов, изучавших рукопись, её чернила и почерк — те же самые, что и в латинской надписи Methodius. Возможно, за скромным и таким непредвиденным причислением Кирилла в сонму покойных отцов Райхенау мог стоять целый сюжет: доверительная беседа Мефодия с настоятелем немецкой обители, рассказ о брате, скончавшемся в Риме и погребённом вблизи мощей священномученика Климента. И почтительное предложение аббата вписать брата Кирилла в помянник почивших здесь отцов. Земля ведь, слава Богу, одна. И вера, слава Богу, одна. И да не попущены будут в доме Христа, в его семье никакие раздоры, вражды, отпадения…

Монастырь, куда их привезли, древний. Стоял он на одном из островов Боденского озера. Местные жители рассказывали об этом острове, что прежде, пока не ступили на него первые монахи, он кишел змеями. А о самом озере говорили, что оно — самое большое и глубокое в целой Европе. Хотя и живут здешние отцы в строгом островном уединении, но кое-что знают и о мире. В Райхенау любят вспоминать аббата Хейтона, одного из мудрых строителей обители: он ведь когда-то даже в свите самого Карла Великого ездил в Константинополь. При василевсе Никифоре это было, который в сражении с болгарами тогда же погиб. Хейтон привёз из того посольства книжку дорожных записей, и она как драгоценная реликвия сберегается в здешней библиотеке.

Вода вокруг тёплая, мягкая, озеро даже зимой редко замерзает. Но монастырь есть монастырь. Под солнцем не разнежишься. От старых каменных стен и в жару исходит крепкий холод, повязывающий плоть напоминанием: земля ecи и в землю отидеши. А пока труждайтесь, как и все. Не глазеть же сюда присланы — на воду, на горы, на текучие туманы.

Монастырское житьё — и для монаха та же неволя, хотя неволя по своему желанию. А монах, сосланный в монастырь, всё равно попадает в братскую среду. И тут уж не до различения: кто — по собственной воле, а кто — по принуждению…

Был в стенах Райхенау ещё один документ, подтверждающий, что по крайней мере часть срока своего заключения Мефодий с учениками отбывали именно здесь. Это «Баварский географ» — сочинение, давно известное в учёном мире. Из наших соотечественников первым с его содержанием ознакомился ещё Николай Михайлович Карамзин. Современный русский исследователь А. В. Назаренко, тщательно изучив небольшой по объёму, но чрезвычайно насыщенный этногеографическими сведениями документ, пришёл к выводу, что название «Баварский географ» мало соответствует его содержанию. Оригинальное наименование в переводе с латыни звучит иначе: «Описание городов и областей к северу от Дуная» («Descriptio civitatum et regionum ad septentrionalem plagam Danubii»). Общепринятое название ставит акцент на баварском происхождении автора и памятника. В самой же записке Бавария как таковая, как географический объект, по сути, и не рассматривается. Безымянного автора занимают сведения о славянских и других народах и племенах, обитающих на громадных пространствах Центральной и Восточной Европы. Из этих стран и народов лишь некоторые непосредственно соседствуют с Восточно-Франкским королевством, в том числе с Баварией.