Позолоченные латунные кости - Глен Кук

— Мы не стоим лицом к лицу с критической нехваткой припасов. Я просто хотел купить пару фунтов говядины, чтобы нарезать ее для блюда, которое хочу попытаться приготовить. И я надеялся сделать крюк, чтобы посмотреть, как там Плеймет.

— Он взял с собой свое лекарство?

— Взял.

— Страфа может проверить его позже.

— Думаю, так будет лучше всего.

Пауза.

— Мне нелегко привыкнуть к тому, что суматоха вернулась.

— Извини.

Дин захихикал.

— Я не напрашивался на извинения.

Он сделал поисковую вылазку во владения Синдж, собирая разномастные чашки, подносы, чайники и столовые приборы.

— Все должно снова стать утомительно домашним, как только это безумие уляжется.

— В самом деле?

— Единственная сложность, которую я предвижу — вам предстоит решить, будете ли вы жить в поместье Виндвокер или она переедет сюда. Я думаю, что тут станет тесновато, с толпой маленьких Гарретов, путающихся под ногами.

— Кончай валять дурака!

Или, может, лучше было бы сказать: «Ты что, валяешь дурака?»

— Я поставлю золотой против рваного башмака: вы станете папочкой в течение года. И повергнете нас всех в благоговейный трепет и изумление, оказавшись хорошим папочкой.

Я ничего не смог на это ответить. У меня не было слов.

— Валяешь дурака?

Эти вещи не выглядели абсурдными, когда он высказал их.

Мне в голову пришла рыжуля с ее обычным непоколебимым отстаиванием своих прав. Руки в боки. Голова наклонена к плечу. Подбородок опущен.

— Ну?

Вопрос о детях у нас никогда не всплывал. Даже в виде предположения. Если не считать мер предосторожности, диктуемых побочным здравым смыслом. Мы никогда не обсуждали наше отношение к детям, не говоря уж о мыслях насчет того, чтобы завести собственных. Теперь, когда я оглянулся назад, меня это удивило.

— Господи, порази меня прямо сейчас. Я не могу быть достаточно взрослым, чтобы стать родителем.

Дин изобразил самую широкую самодовольную улыбку, какую я когда-либо видел на его старом табло.

— Ах ты, мошенник.

Улыбка стала шире.

— Мы должны переехать к ней, — сказал Дин. — Там будет место для ваших детей и беспризорниц вроде Пенни.

— Пенни не моя беспризорница.

Мы обеспокоенно переглянулись. То, что девочка болталась возле нашего дома, могло втравить ее в самую худшую беду, какую она знала за свою короткую, полную бед жизнь.

И мы, возможно, втравили также Краш, Ди-Ди, Майк и всю компанию из «Огня и льда» в самую худшую беду, какую они знали за свои полные бед жизни.

— Что ж, на данный момент давай просто побудем холостяками — такими, какими мы были перед тем, как женщины начали накапливаться и усложнять нашу жизнь.

— Да, — ответил Дин с заметным отсутствием энтузиазма.

Он двинулся к двери.

Мгновение спустя я услышал, как Доллар Дэн спрашивает его, почему у него такой мрачный вид.

Снова лил дождь.

Я ощутил сильную вонь мокрой шерсти Доллара Дэна, когда тот последовал за Дином на кухню.

Я вышел на крыльцо, толком не зная зачем.

Может, у меня было слабое ощущение, что стоит самому посмотреть, как дела, если всех наблюдателей прогнал дождь.

А может, я просто хотел насладиться стуком дождя по крыше крыльца.

Это был странный ливень, не густой, но упорный, с большими каплями.

Улица оказалась пуста. Ни людей. Ни животных. Повозки Дворцовой Охраны исчезли. Воздух был холодным и чистым. На мгновение в моем мире все стало правильным.

Вышел Дин.

— Не могли бы вы вернуться в дом? У нас проблема.

Я стиснул холодные, влажные, недавно покрашенные перила. Мне не хотелось расставаться с чувством довольства, чтобы разбираться с тем, что расстроило Дина… Что бы там ни случилось.

Мое воображение было способно охватить одну ужасную возможность. Покойник отдал душу, по-настоящему и навсегда. И с этого времени моя жизнь будет вращаться вокруг уборки четверти тонны гниющего трупа.

Дин и вправду двинулся к комнате Покойника.

— Вот, — сказал он, показав на Птицу носком правого башмака.

— Знаю. Я думал, он тоже пошел домой.

— В том-то и проблема.

— А?

— Он мертв. И очень скоро начнет вонять, какого бы холода мы сюда ни нагнали.

Я опустился на колени, чтобы взглянуть поближе.

Голос, не принадлежащий Птице, сказал мне:

— Убери свой башмак с моей спины, засранец, если только не хочешь, чтобы их уродливые зубы остались при них.

Я прикоснулся к шее Птицы. Пульса не было.

— Пенни была права.

— Очевидно. Но как они используют его после того, как он стал одним из них?

— Не знаю.

Я снова выпрямился и скользнул к двери.

— Но это кажется мне веской причиной, чтобы не спешить. Предположим, мы просто оставим мертвого Птицу лежать здесь, пока Страфа не вернется? Она будет знать, что делать. Или сможет сказать нам, кто знает, что делать.

Мертвый Птица произнес что-то противное.

Каким образом? Голоса исходили из его рта, в отличие от голоса Покойника, звучавшего в моей голове.

— Может, я поторопился, когда объявил, что он мертв. Посмотрите. Теперь он дышит.

Он и вправду дышал, но только чтобы набрать воздуху, а потом бормотать и рычать на несколько голосов: они пререкались, как лучше всего использовать труп художника.

— Просто чтобы позаботиться о том, чтобы у нас больше не случалось неприятных сюрпризов: как насчет того, чтобы его связать?

— Бельевая веревка вот там.

Дин направился к кухне.

Спорящие голоса утихли. Тело Птицы начало трястись. Потом один голос завопил:

— О, дерьмо! Что это?

Раздался еще один визг, полный чистейшего ужаса.

Ну вот я и влип. Моя подружка-ведьма куда-то исчезла. Мой сотоварищ крепко спал. Моя верная помощница-крысодевушка была далеко отсюда. И должно было произойти что-то такое, что мне не понравится.

Оглушительный стук донесся от входной двери. Кто-то моего роста и примерно такой же красивый только что на полном ходу врезался в переднюю дверь.

Я пошел посмотреть, кто там.