Глаза Клеопатры - Наталья Миронова

— Знакомое лицо, — прищурился Даня, вглядываясь в черноволосую черноморочку на экране. — Где я мог ее видеть?

— Нигде, — тихо проговорил Никита. — Она умерла двенадцать лет назад.

— Ты ее знал? — удивленно оглянулся на него Даня.

— Нет. Все, спасибо. Больше ничего не нужно. Только распечатай.

— Хочешь, в цвет раскрашу? У меня есть прога…

— Не нужно, — отказался Никита. — Дай мне распечатку, и все.

— Сохранить?

— Не знаю… Ну, на всякий случай сохрани, хотя… Нет, мне это вряд ли понадобится.

— Я все-таки сохраню, — решил Даня. — Вот, у меня тут есть специальная папка — «Имидж». Это для снимков. Будет нужно — только скажи. А что, случилось что-то?

— Случилось. — Никита позволил себе улыбнуться. — Я женюсь.

— На Нине? Класс! Поздравляю.

— Говорю пока тебе первому, а ты не трепись, — предупредил Никита. — Она не хочет громкой свадьбы.

— Вот те раз! Да наш пиар-отдел тебя живьем съест! Такой, понимаешь, информационный повод пропадает!

Никите ничего другого не оставалось, как вздохнуть и развести руками. У него сложились напряженные отношения с собственным отделом по связям с общественностью, потому что он категорически не желал «светиться»: не ходил на презентации, не давал интервью, не спонсировал громкие рекламные акции. «Рекламируйте наш продукт, — говорил он пиарщикам, — а не мою физиономию».

— Знаешь, — сказал он Дане, — когда тебя еще не было на свете, была такая советская пьеса «Свадьба на всю Европу». Слова «пиар» тогда еще никто не знал, но сам пиар был, ясное дело. Так вот, в этой пьесе дело дошло до того, что решили сменить невесту.

— Понял, не дурак, — улыбнулся Даня. — Буду нем как рыба. Передай привет Нине.

— Обязательно.

Никита вернулся к себе. В приемной его ждал Рымарев.

— Извините, Геннадий Борисович. Проходите. — Никита придержал для него дверь.

— Чечеткин уезжает лечиться за границу, — объявил Рымарев. — Ваших рук дело?

— И ваших тоже, — улыбнулся Никита. — Думаете, он не вернется?

— Он перевел за границу все свои активы.

«Не все», — подумал Никита, но вслух сказал другое:

— Значит, его можно сбросить со счетов?

— Это значит, что вам нужно искать новую «крышу», Никита Игоревич.

— Идеи есть? — спросил Никита. — Я вам полностью доверяю.

— Подумаю… Да, насчет этой женщины… Телепневой, — добавил Рымарев. — Нужны деньги.

— Сколько?

— Тридцать.

— Всего-навсего? — удивился Никита.

— Ну… сажали за десять, выпустят за тридцать. Так они сказали.

Никита открыл свой личный сейф и отсчитал тридцать тысяч долларов.

— Займитесь этим сами, Геннадий Борисович. И поезжайте прямо сейчас. Бедная женщина больше года сидит в тюрьме ни за что ни про что.

Он запечатал деньги в конверт и протянул его Рымареву.

— Дело оказалось несложным, — заметил Рымарев. — Как только Чечеткин отвалился, некому стало подпирать. За эти тридцать штук мы откупимся от ментов, которым она якобы нанесла телесные повреждения. Получат свои бабки и заберут жалобы. Хотите, я их потом прихвачу за беспредел?

— Да ну их в баню, пусть подавятся. Хорошо бы она поскорее на волю вышла, — повторил Никита на прощанье, провожая начальника службы безопасности до двери.

— Да, а Соломахин арестован, — доложил напоследок Рымарев.

— Вот и отлично.

Затем Никита пригласил к себе финансового директора. Матвей Наумович Фейгин был одним из блестящих молодых экономистов 90-х годов, которых называли «завлабами в розовых штанишках». Работать в компанию «РосИнтел» он ушел из второго правительства Черномырдина. Он был на несколько лет старше Никиты, но после первого знакомства они почти сразу перешли на «ты». Разногласия, а иногда и ожесточенные споры между ними вспыхивали только по поводу финансовой политики компании, а именно — ее расходных статей. Фейгин был крайне осторожен в финансах, Никита иногда в сердцах называл его Гарпагоном, Гобсеком, Шейлоком и просто жадиной. Это не мешало им оставаться друзьями.

— Я хочу купить непрофильный актив, — объявил Никита, покончив с приветствиями.

— Что за актив? — тут же насторожился Фейгин.

— Дом моды Валерия Щеголькова, — отчеканил Никита. — Вот, я собрал кое-какие документы…

Пробежав глазами документы, Фейгин поднял изумленный взгляд на Никиту.

— Прости, а ты уверен, что этот актив продается?

— Абсолютно. Этот Дом моды — «прачечная» Чечеткина. Одна из, — уточнил Никита. — Чечеткин уезжает лечиться за границу, и что-то мне подсказывает, что назад он не вернется. Без него предприятие не выстоит.

— Ну а тебе-то оно зачем? Ты хоть представляешь, о какой сумме идет речь?

Никита кивнул. Ему вдруг пришло в голову, что если Щегольков последует за Чечеткиным, получится, что он, Никита, все-таки помог ему переправить транш за границу. «Ну и черт с ним, пусть подавится», — решил Никита.

— Это не обсуждается, — отрубил он. — Нет, ты можешь торговаться до посинения за каждый цент, и чем меньше ты ему заплатишь, тем будет лучше, но актив ты должен приобрести кровь из носу. Это свадебный подарок моей жене. Да, я женюсь, — ответил Никита на немой вопрос Фейгина. — Только, ради бога, не говори нашим пиарщикам, — добавил он. — Хочу поставить их перед фактом.

— Удивляюсь, как наша пиар-служба до сих пор не разбежалась, — улыбнулся наконец Фейгин. — Ты их держишь на голодном пайке, прямо как в блокаду.

— Клевета, — пожал плечами Никита. — Пусть рекламируют компанию, а не меня.

— Компания — это люди, которые в ней работают, — напомнил Фейгин. — Ладно, давай к делу. Назови «потолок».

— Небо, — ответил Никита. — Меня интересует только результат. Я же говорю: торгуйся, — поспешил он, не давая Фейгину возразить. — Все, что выторгуешь, пойдет в премиальные лично тебе.

— Да я копейки из фондов компании… — возмутился было Фейгин.

— Знаю, знаю, — перебил его Никита. — Ты что, шуток не понимаешь? Послушай, без Чечеткина этот Щегольков — ноль. Ты его «сделаешь», как маленького.

— Надо будет провести аудит, — озабоченно заговорил Фейгин. — Я все-таки не понимаю, зачем тебе такой сомнительный актив. Если это «прачечная»… Может, лучше создать новое предприятие с нуля?

— Нет, я считаю, что лучше купить готовое предприятие, тем более с развитой инфраструктурой. Плату Щеголькову предлагай в зарубежных активах, он сразу клюнет.

Матвей Наумович Фейгин был очень умным человеком. Его взгляд вдруг стал колючим, он пристально всмотрелся в Никиту.