Неон, она и не он - Александр Солин

– Я, наверное, надоел тебе своими телячьими нежностями…

Она не выдержала его виноватого смирения и поцеловала холодными губами в мокрую щеку:

– Все нормально, Димочка, все нормально!

Видит бог, она тянется к нему изо всех сил, видит бог…

К середине августа жизнь их сложилась в невозмутимую череду будничного бдения и новопоместного воскресного безделья. Покидая рабочим утром их уютный нешумный улей, они возвращались туда вечером, и золотисто-лысоватый шмель кормил и обхаживал прекрасную уставшую пчелу, а она рассказывала, на каких полях и причудливых цветах ей довелось побывать, и каким порой горьким бывает вкус добытого нектара. Приносила с собой пыльцу новостей, утаивая от него те, которыми она, к сожалению, не могла с ним поделиться. Например, новость о том, что Феноменко завел себе новую любовницу.

Пятнадцатое августа, первую после их знакомства годовщину смерти ее жениха она захотела провести в одиночестве, о чем напряженно и решительно объявила утром:

– Прости, но я хотела бы сегодня побыть одна.

– Да, да, конечно, я понимаю, – послушно склонился он.

Вечером она поставила на стол Володину фотографию и зажгла свечу, предварительно купленную в церкви, где она бывала теперь в этот день каждый год, чтобы присоединив к жаркому костру усопших душ трепещущий светлячок ее памяти, пробормотать «Помяни, господи, душу невинно убиенного раба Твоего Владимира и прости ему все согрешения его…» из той длинной вдовьей молитвы, которую обычному юристу невозможно запомнить.

Налив в бокал вина, она посмотрела на фотографию, выпила и пробормотала: «Царство тебе Небесное, Володенька…» Затем взяла альбом, где были собраны их фотографии, и принялась перебирать их, добавляя в бокал рубиновое утешение и выпивая одним махом. Когда бутылка опустела наполовину, судорожная пружина горла расправилась и открыла путь слезам.

«Прости меня, Володенька, что должна выйти замуж за другого!» – бормотала она, и близкое пламя свечи подрагивало от ее слов, словно прощая и прощаясь. Выпив три четверти бутылки, она, подперев рукой лоб, долго и тихо плакала, а затем, спотыкаясь, ушла в спальную, где быстро уснула на животе, свернув набок голову со скривившимся, приоткрытым ртом. Свеча на столе вскоре догорела, погрузив фотографию в темноту и оставив после себя желтую застывшую лужицу…

Холодное лето 2008 года завершилось горячими футбольными восторгами – «Зенит» покорил Европу. Во время матча она снисходительно посматривала на его покрытое красными пятнами лицо и вдруг с умилением представила рядом с ним их маленького сына, такого же возбужденного, одержимого и похожего на… Интересно, на кого будет похож их сын?

Когда матч закончился, он подхватил ее и закружился с ней на месте, бессвязным ликованием приобщая ее к чужой спортивной доблести. Знакомая со вкусом победы со школьных времен она, обхватив его за шею и подтягивая тоненьким голоском «Ура-а-а!..», разделила с ним его ненормальную радость. Он беспорядочно целовал ее лицо, и она вдруг обнаружила, что в его расширенных зрачках отражается вовсе не она, его невеста, а эта самая пресловутая победа, у которой в этот момент ее губы, щеки, лоб, глаза…

А затем последовал кисло-сладкий сентябрь.

– Почему Антибы? – поинтересовалась она незадолго до отъезда.

– Сама увидишь, – скупо отвечал он, изображая лицом интригу.

– Ты там уже был? – утвердительно спросила она, прекрасно понимая, с кем он там мог быть и чем заниматься.

– Да, был, – ответил он и для убедительности добавил: – Скучал и ждал тебя!

Судя по ее кислому виду, его слова понимания у нее не нашли, поскольку явно попахивали историческим жульничеством, отчего ему срочно пришлось переквалифицировать их в ранг неудачной шутки. На самом деле он очень даже неплохо отдохнул там год назад с Ириной, но то была его прошлая мужская жизнь – далекая и бестолковая, вспоминать которую не было ни малейшей охоты. Под влиянием чемоданного настроения они нехотя обменялись географией их предыдущих туров, выбирая из впечатлений самые безобидные и благоразумно умалчивая о компаньонах и компаньонках, с которыми им довелось делить радости курортной жизни. И если ей, в сущности, не было нужды скрывать имена своего отставного мужа и покойного жениха, законной воле которых она в то время подчинялась, то ему в стеснительных целях пришлось изображать легкое недовольство, отпугивая им очень даже приятные избранные воспоминания о его заграничных похождениях.

Последнюю неделю перед отъездом она была занята подготовкой визита шефа с его новой фавориткой Лидией в Париж, куда та рвалась, как в светлое будущее. Сам Феноменко, заглядывая к ним, чтобы подчеркнуто живо поинтересоваться, как идут дела, бросал на начинающую законницу затяжные улыбчивые взгляды. Обнаженная двусмысленность ситуации нисколько не смущала Наташу: так член банды, выдержав приемные испытания и не задавая ни себе, ни другим лишних вопросов, занимает место в строю.

При расставании Феноменко, криво улыбаясь, сказал:

– Пожелайте нам, Наталья Николаевна, удачной и приятной поездки!

Глупая гусыня Лидия смотрела на своего хозяина и жмурилась в предвкушении предстоящего употребления.

– Господи, до чего же я устала! – пожаловалась Наташа, явившись вечером домой. Ее личное женское полнолуние пришлось на конец августа, и в выходные она, отселив жениха на диван, отсыпалась и отлеживалась.

В понедельник первого сентября они прибыли в аэропорт, где их, подрагивая горячими крыльями, уже ждал самолет. Едва расположившись в его чреве, он принялся обнажать свой замысел.

– Итак, как я уже говорил, четыре часа до Ниццы, а оттуда полчаса на такси. Но дело даже не в Антибе, а в том месте, где мы там будем жить…

Он полез в сумку, достал небольшую книгу и сунул ей в руки:

– Вот, смотри!

– Фитцджеральд, «Ночь нежна», – прочитала она. – И что дальше?

– Ты читала?

– Уже не помню.

– Не беда. Так вот! – с подъемом продолжил он: – Фокус в том, что мы будем жить на той самой вилле, где когда-то в начале двадцатых жил автор, а где-то рядом проживали герои этой книги. Представляешь? – победно глянул он на нее.

Повертев книгу в руках, она наугад раскрыла ее и побежала глазами по странице.

«Помните, как я вас ждала тогда в парке – всю себя держала в руках, как охапку цветов, готовая поднести эту охапку вам. По крайней мере, для меня самой это было так…» – прочитала она и, захлопнув книгу, вскинула глаза.

– Господи, и здесь тоже парк!

– Что такое, Наташенька? – с беспокойством спросил он.

Она молчала, улыбаясь.

– Помнишь, – наконец заговорила она, – я опоздала на вторую нашу встречу в парке…

– Еще бы не помнить! Я тогда сказал себе…