Второй пол - Симона де Бовуар

Следует отметить, что даже систематическое сексуальное воспитание не способно разрешить проблему; при всем желании родители и учителя не смогут выразить в словах и понятиях эротический опыт; он понятен, только если его пережить; любой, даже самый серьезный, анализ будет немного смешным и исказит правду. Можно, начав с рассказов о поэтической любви цветов, о брачных играх рыб, о том, как вылупляется из яйца цыпленок, как рождаются котенок и козленок, дойти до рода человеческого и теоретически прояснить тайну зачатия – но тайна сладострастия и плотской любви останется нерушимой. Как объяснить девочке, в которой не кипят страсти, сладость ласки и поцелуя? Члены семьи, случается, целуются, и даже иногда в губы, но почему в некоторых случаях это соприкосновение слизистых оболочек кружит голову? С таким же успехом можно описывать краски слепцу. Пока не приходит интуитивное понимание смятения и желания, придающее эротической функции смысл и целостность, ее отдельные стороны кажутся шокирующими и чудовищными. В частности, девочку возмущает тот факт, что она девственна и закупорена, а женщиной станет, когда в нее проникнет мужской половой член. Поскольку эксгибиционизм – распространенное извращение, многие девочки уже видели эрегирующий пенис; и уж во всяком случае, они видели половой член животных, причем, к сожалению, чаще всего им бросается в глаза половой член лошади; неудивительно, что он внушает им страх. Страх перед родами, страх перед пенисом, перед «припадками», какие бывают у женатых людей, отвращение к бесстыдным занятиям, комичность действий, лишенных, на ее взгляд, всякого смысла, – все это нередко заставляет девочку заявлять: «Я никогда не выйду замуж»[301]. Так надежнее всего можно уберечься от боли, безумия и непристойности. Бесполезно объяснять девочке, что, когда придет время, ни дефлорация, ни роды не будут ей казаться такими ужасными, что миллионы женщин прошли через это и прекрасно себя чувствуют. Когда ребенок боится какого-то внешнего события, нельзя избавить его от страха, предсказав, что позже оно покажется ему совершенно естественным: тогда он будет страшиться встретить в далеком будущем самого себя, отчужденного и потерянного. Наблюдая за превращением гусеницы в куколку, а затем в бабочку, можно прийти в замешательство: осталось ли в этом существе после длительной спячки что-нибудь от бывшей гусеницы? Узнает ли она сама себя, обретя блестящие крылышки? Я знала девочек, которые при виде куколок погружались в озадаченные грезы.

И тем не менее метаморфоза происходит. Девочка сама не понимает ее значения, но замечает, что в ее отношениях с миром и собственным телом что-то едва уловимо меняется: она становится чувствительной к прикосновениям, вкусовым ощущениям, к запахам, на которые раньше не обращала внимания; в голове роятся причудливые образы; она не узнает себя в зеркале; и окружающий мир, и она сама кажутся ей «чудны́ми». Такова маленькая Эмили, описанная Ричардом Хьюзом в «Урагане над Ямайкой»:

Даже уравновешенной Тессе, героине романа Маргарет Кеннеди, знакомо это странное смятение:

В уже цитированной книге Карсон Маккалерс этот момент беспокойства описан подробно: