Последние капли вина - Мэри Рено

– Но сейчас мы не совершаем жертвоприношения, - возразил отец. - Мул неподобающее животное для жертвы богам. Теперь уже невозможно соблюдать все условности. Твой двоюродный дед Стримон, хоть он человек вполне состоятельный и брат моего отца, мне ничего не посылает.

– Тогда возьми из моей доли, отец. Много раз в битве Лисий проливал свою кровь, чтобы спасти мою. Так могу ли я пожалеть для него мяса мула?

– В Городе пять тысяч мужей, Алексий, которые проливали в битвах кровь за всех нас точно так же. Так что, я должен послать мясо каждому из них?

Но в конце концов он послал. Через некоторое время Лисий прислал нам голубя. Когда мы с ним встретились потом, я увидел, как он расстроен, что не мог послать ничего лучше, да и ради этого, наверное, изрядно потратился. То же самое творилось повсюду, за исключением богатых домов; но трудно приходилось тем, кто повторял за Пифагором: "Нет моего или твоего между нами".

Когда мера зерна снизилась до одного котиле на голову, было решено направить к спартанцам послов и спросить об их условиях мира.

Послы отправились в Академию; и люди, смотревшие им вслед, вспоминали, как после взятия Алкивиадом Кизика, а потом еще раз, после нашей морской победы у Белых островов, спартанцы предлагали мир на условиях, что каждая сторона сохранит то, что имеет, за исключением Декелеи, которую они нам вернут, если мы примем обратно олигархов-изгнанников. Вот из-за этого последнего условия вождь демократов Клеофонт взбудоражил народ и уговорил добиваться лишь войны до победного конца. Теперь его схватили, обвинив в уклонении от военной службы, и осудили на смерть. Но, говорят, человеку не следует оглядываться назад, когда он подходит к концу.

Наши послы скоро вернулись, ибо цари не пожелали вести с ними переговоры. Они сказали, что это - дело эфоров[872303]в Спарте. Тогда отправили послов снова, в долгий путь через горы и Истм; и они были уполномочены предложить спартанцам сейчас те же самые условия, которые они предлагали, чтобы каждая сторона сохранила то, что у нее есть. Вот только теперь у них было все, кроме самого Города, Пирея и Длинных стен.

В гаванях вовсю ловили рыбу, но улов становился все меньше с каждым днем. Когда люди на улице слышали, что в каком-то дворе отбивают осьминога, чтобы мясо стало мягче, они переглядывались между собой, как в прежние времена, когда перед дверью вывешивали лоб быка. За котиле масла отдавали две драхмы, да и то, если удавалось найти его.

Потом снова возвратились послы. Был серый промозглый день, с моря надвигались темные тяжелые облака. С вершины Пникса можно было увидеть волны с белыми барашками вплоть до самого Саламина и корабли Лисандра, направляющиеся в порт. Послы поднялись наверх, и от одного взгляда на их лица холод показался еще холоднее. Спартанцы завернули их назад от границы, когда услышали наши предложения, и велели возвратиться с чем-нибудь посерьезнее. Пусть Афины признают правление Спарты, а себя - подчиненным союзником и пусть снесут Длинные стены на протяжении десяти стадиев. Вот тогда можно будет поговорить о мире.

В тишине чей-то голос воскликнул: "Рабство!". Мы посмотрели в сторону Пирея и увидели великие стены Фемистокла, выступающие в гавань и охраняющие дорогу, подобные деснице человека, вытянувшейся от плеча, чтобы схватить копье. Лишь один из пританов предложил сдаться - и тут же был присужден к тюремному заключению за бесчестье Города. А потом мы двинулись вниз с холма, и мысли каждого вернулись к проблеме следующей трапезы.

Я остановился по дороге у Симона-башмачника, чтобы поставить заплату на сандалию, и в дверях столкнулся с Федоном. Мы не виделись уже с неделю; он сильно похудел, но привлекательности своей не утратил - скорее, его внешность просто изменилась. Я спросил, как он себя чувствует, не желая затрагивать вопроса, чем он кормится.

– О, пока хватает папируса, я живу неплохо. Люди все еще покупают книги - чтобы отвлечь мысли от желудка. И последнее время у меня появились кое-какие уроки. Ко мне приходят учиться математике, а я заодно учу их и логике. Половина неприятностей в мире проистекает от людей, не приученных возмущаться заблуждениями так, как возмущают их оскорбления.

Я посмотрел на свиток, который он держал, и на его руку. Казалось, сквозь нее просвечивают строчки.

– Федон, а что ты вообще здесь делаешь? Разве ты не знаешь, что спартанцы отправляют мелосцев на родину и дают им охранную грамоту?

Он улыбнулся и глянул через плечо в мастерскую. Симон сидел за рабочим столом с женским башмаком в одной руке и шилом в другой и слушал Сократа, который, держа в руке кусок выделанной кожи, что-то втолковывал Евтидему.

– Мы пытались дать определение стойкости, - пояснил Федон. - Не имея такого определения, мы не можем решить, является ли она благом абсолютным, либо относительным, либо же частичным. Но ты, дорогой Алексий, войди внутрь - и услышишь, как Сократ сравнивает ее с процессом дубления кожи и ведет к тому, что независимо, абсолютное она благо или нет, мы, развивая ее, получим больше, чем имели раньше. Так скажи, зачем мне голодать на Мелосе, когда здесь я получаю такое вознаграждение? Заходи и составь нам компанию.

Он взял меня за руку и повел внутрь.

Изо дня в день спартанские линии стягивались вокруг Города, и цена масла дошла до пяти драхм за два котиле. В открытой продаже имелось все, кроме зерна; его было недостаточно, чтобы уследить за справедливостью распределения. Бедняки начали бросать новорожденных, если у матери не было молока. Каждый раз, поднимаясь в Верхний город, ты слышал плач младенца где-нибудь среди камней или высокой травы.

Богатые пока ничего не почувствовали. Такие люди закупают запасы большими партиями; за то, чего не хватает, они могли заплатить - не говоря уже об их лошадях, ослах и мулах. Многие были щедры; Ксенофонт, когда забил своего любимого боевого коня, разослал по куску всем друзьям и написал нам самое благородное письмо, превращая свой дар в шутку, так чтобы мы не ощущали стыда, что не можем послать ничего взамен; Критон, я думаю, кормил всю семью Сократа одно время, а после - Федона, так же как и всех своих пенсионеров и нахлебников - этих он поддерживал с самого начала; Автолик помогал некоему искалеченному борцу, который учил его в мальчишеские годы. Но никто из них не мог изменить главного: когда-то бедность и богатство означали пурпур или домотканый холст, теперь же - жизнь или смерть.

Тем временем Город выбрал нового посла, чтобы совершить еще одну попытку. Им стал Ферамен. Он сам предложил себя для этого дела. Сказал, что обладает среди спартанцев влиянием, причины которого раскрыть не может. Люди поняли, что он имеет в виду. Недаром он входил в число "Четырехсот". Однако под конец он перешел на сторону справедливости и сделал больше других для спасения Города. И если он сумеет выторговать для нас условия получше, удачи ему. Мой отец радовался, что такая честь оказана его старому другу, который всего неделю назад прислал нам хороший кусок ослиной шеи.