Кузьма Минин - Валентин Костылев

– Царство наше гибло, ляхи ликовали, а этот безумец отторгал народ от помощи православному войску…

Не так ли поступали и злоехидные предатели, способники короля!

Обратившись к Охлопкову, Трубецкой спросил:

– Был такой человек у вас в Нижнем?

– Был.

– Как его имя? Назови.

Охлопков, не моргнув глазом, громко ответил:

– Кузьма Минин.

Трубецкой громко, зло произнес:

– Бояре и князья! Много нагрешил против нас Минин!

Опять поднялся шум. Посыпались проклятья и брань. Кузьма с насмешливой улыбкой осмотрелся кругом.

Он видел, как ему грозили кулаками, как взбесились курчавые, одутловатые, облеченные в парчу бояре. Он видел, с каким ехидством и злобой тыкал пальцем в его сторону Фома Демьянов, но он ни одним словом не обмолвился после этого в защиту себя.

Кузьму стали хулить по очереди каждый из бояр, говоря о его болтливости, резкости, озлобленности, о безбожии.

Последним говорил Трубецкой.

Вытянув свое сделавшееся в эту минуту похожим на собачью морду лицо и как бы обнюхивая воздух, он мягко сказал:

– Поверь, Кузьма Минич, нам незачем порочить твоего имени… Мы не хотим тебе сделать ничего худого…

Мы хотим тебя предостеречь… Напрасно ты не сознаешься… Скажи прямо, всё начистоту… Признайся. Голову рубить тебе мы не станем. Нам ведомо: любишь ты поговорить… Говорун ты неуемный… Мы знаем, что к боярам, князьям и воеводам ты уваженья не имеешь… Но размысли сам: мог бы ты сделать то, что ты сделал, без нас? Нешто не я держал осаду два года? Не я ли истощил вражьи силы? Ипротив Хоткевича не я ли помог ополчению? А ты всё приписываешь себе… Сознайся, староста, нечестно это! Холопья вознесли не по заслугам, а ты возомнил, что ты и впрямь первый человек в Московском государстве!.. Покайся! Проси прощенья у бога и у выше тебя государственных мужей… Умерь свою гордыню! Дай нам зарок, что отныне не будешь ты ничего худого говорить о нас!.. Поклянись в покорности! И мы простим тебя.

Минин устало вздохнул, покачал головою и сказал громко:

– Не было того, в чем меня винят! А если вы хотите слышать правду, слушайте: да, не того я ждал здесь, что увидел! Не такой я встречи ожидал от вас малым людям большого дела. Коли боярству нужно погубить меня, губите! Но не поклепом и ехидством, а праведным всенародным судом. Что скажет народ, тому и быть суждено. Обвините меня в смуте, в измене, коли я того заслужил, но не глумитесь надо мной в вельможном застенье… Изменники должны быть судимы не в стенах боярской палаты… Они враги не токмо бояр, но и народа. Он и должен судить их. Но я знаю, вы не захотите народного суда, ибо ни в чем я перед народом не провинился… Как ни хитрите, а правды вам не перехитрить!

Тяжелое, мрачное молчание было ему ответом.

Со своего места устало поднялся Пожарский. Он тихо и с досадой в голосе произнес:

– Я хорошо знаю Кузьму Минина. Тех слов он сказать не мог. Оба эти послуха – ничтожные люди. Я их тоже знаю. Надеюсь, что мне будет больше веры, нежели этим двум мясникам…

После слов Пожарского Мстиславский показал Минину рукою на дверь.

Минин, не поклонившись боярам, вышел прямой, гордой походкой из боярской палаты.

Мстиславский и Шереметевы уговаривали бояр распустить земское ополчение. Хватит дворян и казаков.

– После того присмиреет и Куземка, – хмуро пробасил Мстиславский.

* * *

В Стрелецкой слободе, по ту сторону Москвы-реки, на уцелевшей от пожара улице – песни и пляски.

У самого дома стрелецкого сотника Буянова под бубны и дудки толпа стрельцов, ополченцев и казаков окружила двух запорожцев.

Лихо вскидывая носками, кружились они вприсядку. А рядом, примостившись на обгорелом бревне, сидели в обнимку несколько хмельных волгарей:

Куда ни глянь – веселые, бедовые лица, раскрасневшиеся от хмельной трехдневной праздничной сутолоки. Стрелецкая слобода оглашается смехом и шутками.

Какой-то казак и кузнец Митька Лебедь сцепились: кто кого поборет. Устали, еле дух переводят, красные, потные, а уступить никому не хочется. Нижегородские ратники с трепетом следят за Митькой. Казаки насупились, пригибаются к земле, с досадой хлопают себя по бедрам, сердятся на своего товарища. Кузнец берет верх. Вот-вот еще немного… и казак валится наземь. Нижегородцы торжествуют, не скрывая своей радости.

В круг выходит высокий, плечистый мордвин, чернокудрый красавец. Вызывает желающих. В его облике – горделивое сознание своей силы.

Толкает Митьку, пристает к нему. Кругом хохот. Митька пятится:

– Полно! Устал. Чего пинаешь?

Мордовские наездники, снующие в толпе в белых войлочных кафтанах, подшучивают над кузнецом: боишься, мол!

Нижегородцы конфузливо жмутся, загораживают Митьку.

– Не тронь! Экой ты детина!

Заглушает всё громкий, мужественный голос со стороны.

– Эй ты! Задира Тимофеич! Обожди-ка!

Все оглянулись. На пороге буяновского дома – Минин. Черные глаза его полны задора. Он в зеленом кафтане, без шапки, с ковшом у губ. Выпил, отдал ковш стоявшей рядом Наталье, быстрыми шагами подошел к мордвину.

– Ну, господи, благослови! Давай потягаемся!

Минин перекрестился. Мордвин нахлобучил остроконечную меховую шапку на лоб, уперся ногами в землю, схватил Минина. Тот мягким неторопливым движением обнял его через плечо.

Началась борьба. Вначале ни тот, ни другой не нападал; топтались на месте, упершись друг в друга.

Из буяновского дома повылезли ополченцы. Тут и Гаврилка, и Олешка, и Осип, и нижегородские гонцы, и Пуртас, и многие другие – все с любопытством втиснулись в толпу.

Пляски и песни утихли. Всем хотелось посмотреть на единоборство Кузьмы с мордвином, славившимся в ополчении сказочною силою.

Кто кого поборет? Одни говорили – мордвин, другие – староста. Нижегородцы пришли в большое беспокойство: неужели мордвин повалит Кузьму?

Мордвин был моложе и легче Минина. Он ловко вырывался из его объятий, а вырвавшись, снова со всего размаха бухался своим огромным телом в бок Минину, стараясь сбить с ног. Минин вздрагивал, но не падал, а с яростью набрасывался на мордвина, сильно сжимая его, гнул к земле. Но мордвин тотчас же опять вырывался.

Долго боролись они яростно, отчаянно, изодрали на себе кафтаны, но ни тому, ни другому выйти победителем так и не удалось.