Грани сна - Дмитрий Калюжный

К ночи, после выполнения положенных религиозных обрядов, сидели у костра.

– А смерти не боишься? – смеясь, спросил его казанский воевода Бутурлин.

Лавр процитировал Шекспира:

– Кто умрёт в этом году, тот избавлен от смерти в следующем![121]

– Ай, хорошо сказал! – вскричал воевода, и перевёл его слова тем, кто по-русски не понимал. Те начали повторять фразу, переводя каждый своей этнической группе, а хаджи Лавр сидел, скрестив ноги, и думал, что Шекспир, чёрт возьми, не написал ещё этой пьесы, а русские, татары, вотяки и мордва уже восхищены его талантом…

Следующие семь лет Лавр провёл «в седле»… Ну, не в битвах, а большей частью в дежурствах на заставах и в походах. Впрочем, и повоевать пришлось. Когда Польша и Литва объединились в Речь Посполитую, а царь Иван в ответ объявил о создании независимого Ливонского королевства с подставным королём Магнусом во главе, пришлось Лавру под командой того Магнуса биться за Ревель против шведов! Потом их войско перебросили под Полоцк; ещё позже, когда турецкий султан решил отнять у царя Ивана Астрахань, на юг, перекрыв путь в Персию. Так Лавр оказался на одной из застав, контролирующих Изюмский шлях.

Однажды захватили большую группу иностранцев – там были крымские и турецкие персоны, и европейцы, и не пойми кто. Воевода Бутурлин отправил их в Москву царю, на суд и расправу, а в сопровождающую команду включил толмача Лавра, которого, правда, многие здесь продолжали звать Маджидом.

Во главе конвойной делегации был поставлен молодой Лопухин, племянник того Лопухина, который обретался при царе. И этот молодой Лопухин рассказал своему старому дяде про жизнь Лавра на Востоке. Дядя с Лавром поговорил, и не успел скромный толмач сообразить, что происходит, а его уже привели пред светлы очи царя Ивана Васильевича. Царь стал расспрашивать о жизни в Персии, о войне шаханшаха с турками. Он ведь и сам с турками воевал! Чем ему персы не союзники.

Лавру это не нравилось. Он, оказавшись в прошлом, всякий раз сбегал от Москвы куда подальше, лишь бы не участвовать в русской жизни и ничего здесь случайно не поменять. А ещё больше ему не понравилось, что в свите Ивана Васильевича, в непосредственной близости к царской персоне стоял сынок бывшего наместника персидского шахрестана[122], при дворе которого в одной из прошлых своих жизней Лавру довелось работать ювелиром – а именно мирза Тигран ибн Эльдар Фарвардин аль Армаз.

Этого Тиграна прогнал из страны собственный брат Анвар. Возглавив шахрестан, он обманул шаханшаха, перекинулся к туркам, и очень скоро шахрестан Персии превратился в вилайет Турции, а подлый Анвар – в наместника турецкого султана.

Мирза Тигран исчез из страны, да и Лавру вскоре пришлось бежать.

В те годы Тигран был мальчишкой. Он часто захаживал в мастерскую Лавра, полюбоваться блеском золота и камней. Лавр ему тогда в деды годился. А теперь он видел перед собой вельможу, который сам ему если не в деды, то уж в отцы точно годился. Но без сомнений, это был он! Очень уж характерное у него было лицо, особенно нос, такой же армянский, как у всех мужчин его семейства.

«Ой, неспроста он тут», подумал Лавр. И в самом деле:

– По твоим словам, из всех земель перских тебе более других известен Армаз, – ласково сказал царь.

– Да, великий государь.

– Надеюсь, ты обрадуешься, узнав, что в наших палатах обретается бывший правитель той земли, наш брат Пётр.

Лавр посмотрел на Тиграна и улыбнулся:

– Я рад, великий государь.

Когда шаханшах провозгласил мусульманство подлинной религией, то там, где жил сам владыка и основная масса придворных и чиновников, в эту веру втянули всё население. На периферии же, вроде Армаза и остальной Армении, народ сохранил своё христианство. Только правящая верхушка стала исполнять обряды по закону, данному основателем её Магомедом. Вот тогда-то члены семей знати приняли соответствующие имена, сохранив и свои языческие. А имя Петра этот Тигран наверняка взял здесь, в Москве, крестившись заново. Царь назвал его братом? – понятно, почему: оба они – члены монашеского ордена опричников.

– Ассаламо алейком, – сказал Пётр-Тигран.

– Валейком ассалам, – ответил Лавр.

– Как мне звать тебя? – спросил Пётр на наречии провинции Армаз. – Маджид, Лавр, Толмач, или ещё как-то? У тебя много прозвищ.

– Называй, как тебе удобно, достопочтимый Пётр, – на том же наречии ответил ему Лавр. – В том, что у меня много прозвищ, мы похожи с тобой. Ведь там, где ты после смерти отца твоего, великого шахреджи Эльдара, был правителем, тебя звали Тиграном.

– Что он говорит? – спросил царь.

– Он знал меня, когда я был правителем в земле своей, – приосанившись, ответил ему Пётр-Тигран.

После смерти отца он продержался у власти всего три дня, и был изгнан братцем, не успев получить фирмана от шаханшаха. Но, похоже, царю московитов он излагал другую версию, будто бы он был законным правителем, – думал Лавр, – и не мне его разоблачать. И улыбнулся, подтверждая слова собеседника.

– Как это может быть? – удивился царь. – Ведь он молод, а ты стар.

– Изволь слово молвить, великий государь, – склонился перед ним в большом поклоне, прижав руку к груди, Лавр, и, дождавшись кивка, объяснил: – Аз был ребёнком ещё, но всё помню.

Закончив с этой ложью, он пошёл и дальше, объявив себя своим собственным отцом:

– Мой отче был златых дел кузнецом при дворце…

– Да! – закричал Пётр. – Я помню златокузнеца! С Лавром сим весьма схож!

Царь махнул ручкой, они оба замолкни, а он велел Петру:

– Подойди!.. Шепни имя того кузнеца.

Пётр-Тигран шепнул.

– Теперь ты, – велел царь Лавру, но когда тот потянулся, чтобы тоже шептать, нахмурился: – Вслух бай.

– Имя его было Воскивонц, государь.

– Хм, – удивился царь. – Оба одно говорят!.. Что скажешь, Василий?

Ещё один участник собрания важно кивнул:

– Гож.

– Забирай сего Лавра себе, – велел царь, и с этим завершил аудиенцию.

Так Лавр попал в цепкие руки братьев Щелкаловых.

Братья Щелкаловы, старший Андрей и младший Василий Яковлевичи, глянулись царю, когда Иван свет Васильевич пожелал породниться с датским королём, выдав свою племянницу Евфимию за его сына, принца Магнуса. Организовать свадьбу он поручил как раз этим братьям, и они обтяпали дельце в лучшем виде.