У звезд холодные пальцы - Ариадна Борисова

Жаль, луна на ущербе. В такое время свадеб не играют. Причиной тому старая побывальщина… Э-э, чего ждать, тянуть доброе соглашение из-за давно изжитых россказней! Надо отправить сватов немедля.

Тимир напряг память: в год Осени Бури был сход после странных событий, повлекших много смертей. Олджуна на том сходе высказала пожелание стать воспитанницей багалыка и молвила, сколько ей минуло весен. Вроде тринадцать? Стало быть, теперь двадцатка и три. У иных в таком возрасте юрта полна детьми, и первенцы ненамного младше Атына. Для свадебной поры Олджуна перезрела. Но, конечно, она не то, что Урана. Свежая, непочатая… Не порченная ложью и грязью красивая девушка в самом соку.

Угли и пламя… Быть еще счастью! Не стар Тимир. Олджуна будет им довольна. И пусть Урана замкнется на левой половине дома, спрячется от него и всех мужчин, зачем-либо заходящих в юрту. Пусть тоскливыми вечерами впустую высматривает мужа в отблесках камелька сквозь щель в занавеске, шурша кожемялкой в стылой полутьме, вздыхая на одинокой постели. Он к ней не подойдет!

Тимир подобрал у дверей слетевшую кувалду, поглядел на выбитую в притолоке вмятину. Спрятал вместе молот с рукоятью в темный угол – потом как-нибудь починит. На улице вылил на себя ковш студеной воды и так, с дымящейся головой, зашел в дом.

* * *

Лицо Ураны сияло, заранее прощая за ночное отсутствие. Не спросила ни о чем. Вспорхнула с застеленной лежанки – печь подтопить, согреть завтрак. Весело звенькнули в ушах серьги с синими камешками. Те самые, которые Тимир спроворил к году сына… Остановилась вдруг, застопорилась на бегу. Лишь сейчас приметила тяжкий взгляд мужа сквозь пряди мокрых, капающих водою волос.

Улыбка замерзла на губах растерянной Ураны. Счастливые слова, выпестованные радостным сердцем, камнем застряли в горле. Тимир поднял руку. Сейчас ударит… Аж гул послышался в сведенных пальцах… Урана втянула шею, пошатнулась и обеими руками схватилась за ворот, словно могла так удержать себя от падения.

Не ударил. Повисла рука, кулак распрямился. Но жестокие слова хлестнули, будто кнутом по открытой ране:

– Хитрая лиса! Ты ходила к Сордонгу двенадцать весен назад? Отвечай!

Улетая сознанием далеко, Урана молчала. Потрясенная, она не понимала, что происходит.

– Онемела? – прошипел Тимир. – Значит, точно?!

Тяжелая ладонь жахнула по щеке, задев нос. Не наотмашь, в малую толику бешеной убойной мощи, да хватило, чтобы Урана подрубленным деревцем свалилась плашмя. Почувствовала, как по губам и подбородку заструилось соленое и горячее, с привкусом ржавцев. Залило рот, потекло по шее вниз, под вырез ворота.

Широко расставив ноги, набычившись, стоял над женщиной человек-мужчина – супруг, хозяин, глава семейства и рода. Сжимал дрожащие в напряжении кулаки. Было видно, что он изо всех сил усмиряет в себе желание рывком поднять жену на ноги и месить ее этими самыми кулаками до тех пор, пока из ненавистной не выпрыгнет трепещущее зернышко Сюра.

Урана съежилась, заслонила ладонями нос. Пробормотала глухо:

– Только не в лицо, прошу тебя…

Сомкнула глаза, чтобы не видеть жуткого мужнего оскала.

– Зачем ты к нему ходила? – спросил он немного погодя почти мирно. Подождал, дыша с тяжким присвистом.

Урана безмолствовала, прикрывая руками лицо. Муж больно ткнул носком сапога в запястье. Процедил сквозь зубы:

– Чего растелешилась? Я тебе не Сордонг! Вставай живо, гляди мне в глаза!

Короткими резкими звуками отчеканил слова, будто не говорил, а припечатывал жгучие тавра:

– Зачем. Ты. Ходила. К отшельнику?

– Я заблудилась…

Он желчно рассмеялся:

– Да, и блудила так долго, что наблудила щучьего выродка!

Едва не захлебнулось сердце Ураны рванувшей кровью. Выкрикнула, задыхаясь в страшной обиде:

– Это твой сын! Твой!

– Мой? – Муж надменно хохотнул. – Полно врать, женщина!

Одним духом выложила Урана запоздалую правду, удивляясь про себя, как это просто. Все рассказала вгорячах, вплоть до кражи боевого батаса. Запнулась и вспомнила вдруг о встрече с девчонкой в лесу у Диринга, полном звериных троп… И жалящей искрой вспыхнула, выстрелила догадка: Олджуна! Вот кто открыл мужу тайну! Кто, как не она, плутоватая сытыганская дочь! Она единственная знала о походе Ураны к отшельнику.

– Ловка лгать, – обронил Тимир. Тем не менее выслушал признание жены до конца. Глядел в окно, ясно видя перед собою тот давний день, когда искал потерянный заказной батас. Вспомнил, как допрашивал мальчишек, грозясь всех выгнать взашей. Как хмурились их отцы, мрачно сверля главного кузнеца недобрыми глазами, да не смея вмешаться…

Не мастерить ему теперь батасы без того, чтобы саднящая память не явила вороватую руку жены. Лицо Тимира брезгливо передернулось:

– Так ты, выходит, не только лгунья… Ты – воровка!

«Воровка!» – кричали, кренясь на Урану, стены. «Воровка!» – бурлил кипяток в подвешенном к огню горшке. Голова шла кругом, и везде, куда ни глянь, вещи шептали, шипели, вызвякивали слово, позорнее которого нет.

Кузнец перешагнул через жену. Лежанка жалобно скрипнула под увесистым телом. Буркнул злобно:

– Посплю. Разбудишь через варку мяса.

Повернулся лицом к стене.

Урана тихо встала. Стараясь все делать бесшумно, не всхлипывать, не дышать, занесла с лабаза мясо, сунула дровец в очаг…

Побои жены – обычное дело для многих мужчин. Урана, бывало, видела над собой занесенный кулак Тимира, но ударил он ее впервые за все прожитые вместе весны. Что ж, наверное, прав суровый муж. За обман женщину следует наказывать крепко.

Душа исходила горючей тоской – а ведь желанный день наступил. День, ради которого они оба одиннадцать весен держали сердца крепко связанными в узлы-туомтуу. День, увенчавший годы их ежедневных молитв и чаяний о грядущем счастье. Семижильным терпением вырвали они оба драгоценного сына из навостренных когтей недремлющих духов… И что? Отчаянно труся, замкнувшись в мучительной тайне, Урана провинилась не только перед мужем. Она еще до рождения Атына нечестно поступила и с ним! Ребенок вначале появился у нее в голове, а потом уже в чреве. Обман же, рожденный прежде сына, обогнал его и вырос до невероятных размеров. Не подумала себялюбивая женщина, что будет с мальчиком, если гнев ревнивого отца падет и на его невинное темя. О, есть ли на свете слова, что могли бы все это исправить?..

Больно боги наказывают за ложь! Кривда гнала и гнала заплутавшую Урану сбивчивой тропой, словно по путаному лесу у мрачного озера, гнала и гнала. И настигла-таки, стукнула в спину дальнобойным камнем извета лукавой девчонки Олджуны, вцепилась сзади в плечо крючьями мертвых Сордонговых пальцев!

Тайна, бывало, снилась по ночам, превращаясь в тягучую реку. Урана барахталась в вязких волнах, с головой уходила под черную воду. Выныривая снова, хватала колючий воздух раздирающими горло хлебками. Огромная щучья пасть надвигалась медленно, безысходно. Захлопывалась и, как кожемялка, мнущая жесткую шкуру, нескончаемо жевала-пережевывала живое тело Ураны. Все не могла заглотить. Но время пришло – не поперхнулась, умяла сына и мать.