Тьма - Алексей Атеев

– Ах ты, тля! – закричала мамаша. – Издеваешься?! – и она бросилась на Людмилу Сергеевну и вцепилась той в волосы, а потом и повалила ее. Две женщины катались по паркетному полу, а зрители в недоумении и страхе таращились на них. Только Толик Картошкин и его соратники Славка и Валька спокойно взирали на безобразную сцену, да еще и подзадоривали:

– Дай ей, мать! Всыпь как следует!

Людмила Сергеевна была, конечно, моложе и крепче, но ярость придала мамаше сил, и она, прижав самозванку к полу, с треском сорвала с нее некогда белоснежную блузку. Грузная Плацекина, похоже, устала, потому как сопротивлялась уже из последних сил, ворочаясь на полу, словно перевернутый на спинку жук. Следом за блузкой мамаша одним могучим рывком разодрала юбку Людмилы Сергеевны по шву сверху до низу.

– Класс! – хохоча, выкрикнул Толик. – Давай заголяй ее дальше.

– Тащите сгущенку, живо! – закричала мамаша.

Кто-то приволок из кабинета Плацекиной громадную бело-голубую банку. Банка уже была открыта, но полна не до краев.

– Видите, что она нам подсовывала! – исступленно заорала мамаша. – Хотя бы целую дала. Так ведь нет. Жрала уже. Да, видать, не понравилось. Возьми Боже, что мне не гоже. Ну-ка, Толька, сорви с нее последние тряпки!

Картошкин охотно исполнил требуемое. Бело-розовые телеса, словно огромная груда ветчины, вздрагивали на полу.

– Ишь, севрюга, – хмыкнула мамаша. – Поднимите-ка ее ребятки, поставьте на толстенькие ножки… Ну вот, дамка-хозяйка, распоряжайся. Ждем указаний. А? Не желаешь?! Сбила я с тебя кураж. Без одежки-то гонор пропал. Вот и славненько. Ну-ка, дайте сгущенку. Ты слышала ли, что, когда на царство возводят, помазание делают? Вот я тебя сей минут и помажу. – И мамаша вылила на голову Плацекиной сгущенку. – Вот теперь полный порядок. Окрестила я тебя за милую душу.

Вид немолодой, обнаженной женщины, по голове и плечам которой, склеивая пряди крашенных в желтый цвет волос, стекали липкие струйки густой, сладкой жидкости, вызвал у присутствующих приступ гомерического хохота. Смеялись все, даже робкий старичок, чей дом был снесен наводнением. Одна Плацекина с закрытыми глазами топталась на месте, делая руками странные движения, словно одергивая на себе несуществующие одежды. После полностью проигранной битвы она как будто находилась в ступоре, только время от времени что-то мычала.

– Волоките, ребята, ее на улицу, – скомандовала мамаша. – Пускай все посмотрят, какая зараза над нами царствовала. Да ручки-то белые свяжите, а то как бы не утекла.

И толпа хлынула из здания. По дороге им попался старый казак дядя Коля Горожанкин, в последнее время прославившийся публичными порками. Ему наскоро надавали по шее, тоже раздели догола, обмазали принесенным из гаража солидолом, а потом впрягли в тачку, на которую была посажена Плацекина. Хохочущая процессия, возглавляемая мамашей, потекла по улицам Верхнеоральска.

– Страшен русский бунт, бессмысленный и беспощадный, – изрек идущий рядом с мамашей Толик Картошкин.

– Ничего, – ответствовала та. – Русские долго запрягают, зато быстро ездят. Нужно же когда-то наводить порядок.

Так, обмениваясь на ходу пословицами и изречениями, они медленно шли по улицам, на которых ночное наводнение оставило кучи мусора и множество луж, быстро высыхавших под лучами июльского солнца.

Даша очнулась от сна, больше похожего на забытье, уже после того, как события в здании администрации закончились. Шум и крики не разбудили ее, скорее всего, потому, что мамаша уложила девушку на кожаный диван в «уголке отдыха», примыкавшем к кабинету главы города.

«Уголок отдыха» имел толстые стены и мощную, обитую дерматином дверь. Ни один звук отсюда не проникал наружу. «Уголок» был сооружен в незапамятные времена и видывал всякое. Когда в здании находился райком партии, некоторые из секретарей, из тех, кто помоложе, проводили в этих стенах «собеседования» с особо доверенными комсомолками и партийками. Во времена Горбачева здесь собирались недовольные реформами; кричали и спорили до хрипоты, призывали организовать крестьянскую армию и двинуть ее на Москву. А в финале путча ГКЧП в нем застрелился последний «истинный коммунист» Верхнеоральска, секретарь райкома товарищ Почемукин, перед последним вздохом выведший пальцем на стене надпись кровью: «За что боролись…» Окончание ее так и осталось неизвестным. Надпись конечно же впоследствии соскоблили.

Ничего не менялось в «Уголке отдыха». Разве что телевизор появился. Видавший виды кожаный диван, на котором сейчас спала Даша, стоял здесь лет пятьдесят, столько же лет было и висевшей на стене копии картины «Три богатыря».

Даша проснулась и тотчас увидела нахмуренное чело Ильи Муромца, из-под руки смотрящего в даль над ее головой и, по-видимому, выглядывающего Соловья-разбойника, затаившегося в ветвях Древа Жизни. И Добрыня Никитич, столь же сурово озирающий окрестности, выглядел под стать своему старшему товарищу. Лишь Алеша Попович имел несколько отстраненный, задумчивый вид, словно сомневался, а в подходящую ли для себя компанию он затесался.

Даша обозрела лики богатырей. И неожиданно ей стало так легко и свободно, как не было давным-давно. Стало ли это возможным вследствие созерцания полотна Васнецова или причиной явился крепкий, здоровый сон, свойственный только молодости.

События ближайших дней: убийство Шурика ее отцом, его похороны, ужасные события на кладбище, а затем поистине вселенская гроза, все отошло далеко в глубины сознания, забилось в какие-то щели и почти не подавало признаков жизни. Единственным, что ярко врезалось в память, было вознесение страдальца Шурика. Его медленно поднимающаяся к небесам фигура в развевающемся саване до сих пор стояла перед ее глазами. Но и это загадочное происшествие почему-то не омрачало ее мыслей. Да и с какой стати? Ведь кумир, как он и предрекал, вовсе не умер, а перешел в иное, должно быть, просветленное состояние. Даша чувствовала: он рядом с ней. Неосязаемый, бесплотный, но такой теплый, как будто даже пушистый… Ангел света!

Даша вдруг вспомнила, что так и не реализовала свою мечту отдаться Шурику, потерять невинность в его объятиях. Немного подумав, она пришла к выводу: это даже и к лучшему. Она – девственница, и на всю жизнь таковой и останется. Спать с мужчиной?! Что может быть банальнее. Нет, куда притягательнее служить своему кумиру, оставаясь невинной.

Однако хотелось писать. И кушать тоже… Высокие материи уступили место самым обычным чувствам и желаниям.

Даша огляделась и обнаружила еще одну дверь. Туалет! Отлично. И ванная имеется! Вообще замечательно. Поскольку бурная ночь оставила на лице и теле большое количество грязи, девушка решила выкупаться, благо здесь имелись шампуни и полотенца. Она открыла воду, потом вновь вернулась в комнату. В углу, полускрытый занавеской, стоял небольшой холодильник. В нем, помимо нескольких непочатых и откупоренных бутылок водки и коньяка, завалялась пара огрызков копченой колбасы и кусок засохшего сыра. Была тут и превратившаяся в камень булка. Молодым зубам черствость – не помеха. Даша вначале сгрызла колбасу, а потом доела и сыр. Запив завтрак минеральной водой, бутылки с которой тоже присутствовали в холодильнике, она отправилась купаться. Вдоволь наплескавшись, она вылезла из ванны, покрутилась перед большим зеркалом, вделанным в одну из стен, и, оставшись довольной своей внешностью, занялась чисткой одежды и обуви. Наконец, приведя себя в порядок, Даша решила отправиться на прогулку.