Неуязвимых не существует - Николай Басов

Я посмотрел на Нетопыря, сидящего в дальнем углу комнаты, жаль, что в Избушке не было спецкресла для допросов, а может, и было, просто я не знал, где оно находится, не приходилось им пользоваться. Впрочем, сейчас был ход шефа, и я ждал его с интересом. Оказывается, он краем глаза оценивал меня, вероятно, пытался понять, насколько я серьезно настроен. Потом вздохнул, посмотрел на полицейского по ту сторону экрана и почти мягко проворковал:

– Лейтенант, выполняйте свою работу, вам понятно? Вы ведь не хотите, чтобы между нами разом пропало взаимопонимание?

Полицейский не ответил, зато отключился. И не могу сказать, что это меня не устроило. Я был просто счастлив, что он не оказался более настойчивым, вероятно, от этого его отучили предыдущие контакты с нашей Конторой и с моим бывшим шефом.

В общем, я устроил Передела со всем возможным комфортом в камере и принялся ликвидировать следы нашей стычки перед Избушкой. Самым серьезным была уборка трупов обоих гориллоидов. Во-первых, это была действительно грязная работа, а во-вторых, уже в который раз я выяснил, что не очень хорошо переношу запах подпаленной плоти. Пару раз я даже отходил в сторонку, чтобы не вывернуться наизнанку. К счастью, в Избушке был, помимо камеры, и холодильник изрядных размеров, что облегчило ситуацию. Потому что внести разорванные, кровоточащие останки в дом и держать их там я бы не смог. Грешен, привык сматываться после убийств, амплуа «чистильщика» не для меня.

Придав Избушке более-менее нормальный вид на случай облета участка полицейским вертолетом, я занялся Нетопырем. С ним я провозился следующие четыре часа. И не потому, что очень хотел, скорее именно потому, что не хотел этого, потому что это было отвратительно, тяжело, почти невозможно. Есть такая характеристика в оценке психустойчивости – «выносливость на неудачу», она тренируется простым трюком – делай то, что не получается, что не выходит. Каким-то образом это «подгоняет» остальные компоненты любых бойцовых техник, и в целом становишься сильнее. Так я и поступил с Нетопырем.

В его сознании было заложено столько зла, столько ненависти к миру, к людям, к начальству, подчиненным, ко всему живому, нормальному и неизмененному, ко всем машинам и приборам, ко всему, что составляет жизнь, что проникать в этого человека было почти то же, что умирать. И именно потому, что это было невозможно, я сидел напротив него, вкалывал ему одну дозу «сыворотки правды» за другой и вчитывался в жизнь этого человека, которую и жизнью-то назвать было невозможно – так, в лучшем случае это заслуживало определения «существование».

Когда мне стало о нем известно больше, чем знала, наверное, его мать, я понял, что без небольшого перерыва не смогу продолжать. Я вскипятил чифиря, налил ему большую кружку, привинтил ее к специальной державке, которой можно было управлять подбородком, и ушел в ванную. Развязывать ему руки или хотя бы ноги я опасался. Несмотря на то что он был, как ни странно, неизмененным человеком и даже имел немалые способности к телепатии, что опять же являлось признаком определенной нормальности, я его побаивался. Именно потому, что знал, на что он способен. Во время боя он был контужен огнем верхней пушки, иначе фиг бы он мне так легко достался. Пришлось бы как минимум нашпиговать его в двух-трех местах металлом или поджарить бластером…

Я залез под воду, включив ее на полную, и, стоя под струями почти крутого кипятка, с наслаждением подставил под них лицо и плечи. Давно хотел вымыться, да так, что думать о том, как снова придется лезть в свое пропотевшее белье, не хотелось. Может, у шефа найдется что-нибудь моего размера, понадеялся я, по опыту всей предыдущей жизни зная, что вряд ли. Мне редко везет в мелочах, а в таких, как удобные тряпки, – никогда. Тогда я вспомнил, что могу раздобыть в камере вполне подходящий «конвертик» – очень практичное соединение майки и трусов…

Внезапно я стал думать, что сделать с оружием, которого осталось на площадке перед избушкой видимо-невидимо. Ну, пяток стволов, скорее по привычке, чем по серьезной необходимости, я сунул в машину, на которой подкатил Нетопырь. После того как мне достался код-брелок от этой тачки, она мне все больше нравилась. Если придется уходить из Московии на колесах, более надежный способ, чем этот экипаж, не придумаешь. А вот остальное…

Оружейную шефа я, разумеется, запер, теперь и сам шеф не сумел бы в нее проникнуть. Она открылась бы только на мою прижатую ладонь. Разумеется, можно прижать и ладонь трупа, но зачем тогда нужна оружейная? Что еще?.. И тогда я понял, почему думаю об этом. В доме что-то изменилось, появилась какая-то угроза, причем нешуточная.

Медленно, не выключая воду, я выскользнул из-под душа и прислушался. Группа захвата обычно не достигала необходимой степени бесшумности и незаметности. Они просто не вырабатывали ее как следует, потому что слишком важным элементом для них являлось устрашение противника, и достигалось оно демонстрацией силы – мол, смотри, какие мы сильные, как нас много. Нет, ребят Очуркина поблизости не было. Значит?..

Я шагнул в сторону двери и протянул руку, чтобы толкнуть ее, мне было легче понять, что происходит, если бы я не блокировался от остального дома этой тонкой, но такой существенной преградой… И вдруг в ванную ворвался Нетопырь. Он был перегружен лекарствами, плохо ориентировался, он был к тому же безоружен, но он атаковал!

Одним твердым, почти прицельным движением он швырнул в меня пояс, с помощью которого я взял шефа в заложники, и почти тотчас нажал на детонатор, который сжимал в левой руке… Пока пояс летел, я вспомнил, что снял его с шефа перед тем, как запихнуть бывшего начальника в камеру, и бросил, кажется, на полу. Тогда это показалось несущественным… К тому же краем глаза я заметил, что с правой рукой Нетопыря что-то не то, она кровоточила, воняла, болела, но – черт подери! – она была свободна.

И еще я понял, что вот-вот раздастся взрыв, после которого мне едва ли удастся быстро привести себя в боеготовность. А это было необходимо, потому что Нетопырь, не хуже меня зная, что за пределами круга в два-три метра этот взрыв будет не страшнее детской хлопушки, и не рассчитывая, что взрыв задержит меня надолго, уже бросился к моему бластеру, который в наплечной кобуре висел поверх полотенец на красивых бронзовых крючках… Просто удивительно, как много замечаешь за мгновения опасности.

Но прежде чем сообразил, что к чему, я уже начал реагировать. Не самым лучшим образом, как решил потом, но в тот момент вполне достойно. Напрягшись, как регбист перед столкновением, я кинулся Нетопырю под ноги, молясь про себя о двух вещах одновременно. Первая – чтобы пояс взорвался хоть на пару мгновений позже, чем нужно, чтобы я успел проскочить под ним и взрыв не размазал меня по рифленым плиткам шефовой ванной… И чтобы я не промахнулся, чтобы Нетопырь не сообразил через меня перепрыгнуть, чтобы я не скользнул мимо его ног, ибо тогда он дотянется до бластеров и тогда я буду подстрелен самым гнусным образом…

Я выиграл, причем в обоих желаниях. Пояс взорвался, опалив мне заднюю часть ног, но лишь опалив, а не разорвав их в клочья. И я сумел захватить Нетопыря за ноги, он не перепрыгнул через меня и не успел отшатнуться в сторону. А дальше все было просто: с рычанием голодного хищника я крутанул дорогой, но грязный башмак, в который было упаковано копыто моего противника, и он грохнулся на пол от боли, от изумления, что его трюк не прошел, и от моего зажима, который я не ослаблял, даже вывихнув ему ступню. А когда он очухался, кстати, довольно быстро, и попытался перекатиться на спину, я уже привстал и снова прыгнул вперед. На этот раз коленом вперед, прицелившись влепить ему между ног.