Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У тебя только та карта, что я видел?
– Есть еще одна, – сказал Грайт. – Того же размера, но вмещает гораздо больше земель, не только эти места, а целых три провинции.
– Давай посмотрим! – не без азарта воскликнул я.
Штудирование карт и разговор о них заняли часа два, не меньше. Во-первых, я представления не имел, как здешние стороны света сочетаются с нашими. Во-вторых, на второй карте, как и на первой, не было масштабной линейки. Приходилось примерять к картам конные переходы, пытаться их как-то перевести в километры, пусть приблизительно. Грайт пользовался в расчетах здешних километров именно теми словами, о которых рассказал: «Пальцы на руках», «пальцы на ногах», «пять пальцев на одной руке и три на другой». Вершиной его математических познаний было «десять раз по десять». У искренне пытавшейся помочь Алатиэль с математикой обстояло гораздо лучше, но карту она не умела читать совершенно…
Так что с нас троих семь потов сошло. И все же кое-что удалось определить: мне предстояло вернуться в точку, отстоящую примерно километров на шестьдесят от деревни Оксаны, – знать бы только, западнее, восточнее, южнее или севернее… Невозможно сказать точно. Ну что же, придется рисковать, ничего другого не остается…
Нужно хорошо продумать, как я буду выглядеть в глазах окружающих, когда вернусь, неважно, наших или немцев. Пояс с мечом и кинжалом, конечно, долой. Кафтан тоже. Очень уж он отличается фасоном от обычной – да и музейной – одежды нашего мира. Штаны, сапоги и рубашка тоже способны вызвать вопросы, но все же смотрятся не так экзотично. Вот именно, сапоги…
Я проворно их скинул, снял шпоры и в два счета срезал острейшим кинжалом верхнюю часть голенищ с золотыми бляшками – они прочно сидели на заклепках, и выковыривать каждую по отдельности было бы слишком долго. Сапоги, штаны и рубашка – необходимый минимум, нельзя же отправляться босиком, без рубашки и уж тем более без штанов. Теперь карманы…
Я отдал Грайту кошелек с деньгами и зажигательное стеклышко. Трубку и кисет с табаком по коротком размышлении оставил: особых подозрений они возбудить не могли, разве что легкое любопытство – в нашем мире неисчислимое множество видов трубок самого разнообразного фасона и материала, никаких каталогов нет и не было. То же и со светло-желтым длинноволокнистым табаком – мало ли сортов, кто знает их все? Вот вигень напоследок я расстегнул и снял с шеи с сожалением: отличная штука, могла бы здорово пригодиться, но брать ее с собой никак нельзя: вполне вероятно, где-нибудь да обыщут…
Закончив, я вопросительно взглянул на Грайта, чуть разведя руками, – теперь мы не могли понимать друг друга. Он показал жестом, что отлично все сообразил, столь же выразительным жестом велел мне сидеть на прежнем месте и вышел на середину поляны. Я во все глаза уставился на него.
Не произошло ровным счетом ничего необычайного. Просто он поднял руки жестом опытного дирижера (не хватало только палочки) и надолго застыл в этой позе. Молчал. Может быть, произносил что-то про себя (вдруг для этого нужны какие-нибудь заклинания? Есть же в этом мире магия, Грайт сам говорил), но он стоял ко мне спиной, и я не видел его лица.
Потом перед ним появились неяркие желтые огоньки, очень скоро принявшие очертания невысокой арки, слились в сплошную полосу золотистого сияния – и за ней открылось нечто знакомое: коридор или туннель со стенами темного цвета, по которым мерцали зеленые огоньки. То, что я уже видел в спальне Оксаны, когда Грайт меня уволок в свой мир. Он был недлинный, метров пять, и я с того места, где сидел на поваленном стволе, прекрасно рассмотрел, что на другой стороне – самый обычный лес, по каким я изрядно походил и во время службы, и во время скитаний…
Грайт обернулся, сделал приглашающий жест. Не нужно было приглашать дважды: я прямо-таки метнулся туда, ног под собой не чуя от радости.
Не было долгих прочувствованных прощаний – к чему? Грайт толкнул меня кулаком в плечо, и я впервые за время нашего знакомства увидел на его лице настоящую улыбку – широкую, веселую. И тут же подбежала Алатиэль, очаровательная амазонка, храбрая подпольщица, радистка, в которую я, к счастью, так и не влюбился по известным причинам. Глядя мне в глаза, произнесла длинную певучую фразу, оставшуюся совершенно непонятной. Тут же поняла свою ошибку, смущенно улыбнулась, махнула рукой, бросилась мне на шею и крепко поцеловала в губы, прижавшись всем телом, – и это, что греха таить, было чертовски приятно. Грайт, уже, как всегда, хмурый и озабоченный, требовательно похлопал ее по плечу, она медленно убрала руки с моей шеи и отступила.
Повернувшись, я бросился в проход меж мирами, как бросаются в холодную воду. Почти бегом, в несколько прыжков, выскочил на той стороне, где деревья, кусты и цветы были знакомы, как собственная комнатка в комендатуре. Ликующая радость накатила, и тут же прошиб нервный озноб, с которым я быстро справился. Осторожно сделал несколько шагов вперед, словно по тонкому льду (тогда я еще не знал, что по тонкому льду нужно идти как раз быстро), – но под ногами была твердая земля.
Оглянувшись, я уже не увидел Тропы – исчезла напрочь. Вокруг стояла покойная тишина, нарушавшаяся только беззаботным щебетанием мелких птах, солнце висело низко над лесом, и я от волнения не смог проделать самые примитивные вычисления, вспомнить с ходу, утреннее это солнце или вечернее.
Сел в траву, рядом с высоким кустом, временами лениво колыхавшимся под слабенькими порывами теплого ветерка. Легкий хмель от хорошего коньяка уже выветрился, и нельзя было терять попусту время, следовало в хорошем темпе и качественно проработать легенду – точнее, две, для немцев и для наших.
Проще всего оказалось с немецкой. При мне не было абсолютно ничего, свидетельствовавшего о принадлежности к Красной армии. Я представления не имел, как немцы относятся к гражданским, не вызывающим подозрений, задерживают ли и по какой методике допрашивают, если все же гребут. Но предстояло выдать себя за самого что ни на есть гражданского.
Родной город, где жили родители и Наташка, так и оставить родным. А в остальном надеть на себя, как пришедшуюся по размеру чужую шинель, кусочек биографии Наташки.
Это я заканчивал библиотечный техникум. Вот так вот лежала у меня душа к библиотечному делу. Парень я начитанный, о литературе поговорить смогу, в том числе и о немецкой классике. Здание техникума в старинном купеческом особняке и даже его коридоры я смогу описать очень точно