Моя ревность тебя погубит - Лиза Лазаревская

говори больше так никогда. Ты — моя единственная семья, кроме мужа, — она садится на корточки, поглаживая его руку, целуя её и вытирая слёзы с его лица. — Я никогда на тебя не злилась, никогда не думала от тебя отворачиваться, папочка, никогда. Я люблю тебя, слышишь?

— А я убью тебя сам, если ты ещё раз подумаешь о чем-то подобном, — встреваю я.

— Стас…

— Он п-прав, милая. Я поступил, к-как полный идиот. С-совсем не подумал о твоих ч-чувствах, просто р-решил, что так будет лучше для всех, я н-не буду для вас обузой.

Он не хотел быть обузой, не мог простить себя, поэтому решил убить себя. Блядь, я действительно убью его за такую логику, чтобы оставить ему меньше работы.

— Ты не обуза, папа.

— Ты идиот, чёрт возьми.

— Стас…

— И в этом ты п-прав, зять.

— Пожалуйста, перестаньте, — умоляет Полина, смотря то на меня, то на отца. Конечно, это всё, что я говорю своему тестю, потому что в её присутствии я не могу прямым текстом угрожать ему. А я буду это делать, чтобы он точно понял, насколько я серьёзен. В следующий раз, когда мы останемся вдвоём, я проведу с ним очень, блядь, долгую беседу.

- П-прости меня, доченька. Прости, ч-что доставил вам столько х-хлопот. Прости, что з-заставил переживать.

— Больше никогда так не делай, папа. Ты не обуза ни для меня, ни для Стаса, — потихоньку её голос приходит в норму, она больше не плачет, лишь изредка шмыгает носом.

Я не верю своим ушам, когда слышу следующие слова — она произносит их радостным тоном, пытаясь развеселить отца.

— Стас не отходил от тебя с момента, как тебя привезли сюда.

— Я уже сказал, лишь для того, чтобы задушить собственными руками.

Полина оборачивается, недовольно закатывая глаза.

Она продолжает что-то рассказывать отцу, пытаясь поднять ему настроение.

Прямо сейчас моя девочка выглядит счастливой, настолько счастливой, что мне хочется продлить её счастье любыми способами. Мне хочется видеть её счастливый каждый день. И если бы её счастье зависело от количества ножевых порезов в моём теле, я бы истёк ради неё кровью.

Я готов умереть за неё. Я готов убить за неё.

Я готов взять чужого ребёнка для неё.

Это не предел. Ничто в отношении моей жены не предел. Я стану безумцем из-за неё или для неё. Я уже безумец, и любое безумие, которое она захочет, я выполню.

Потому что я её чёртов раб. Безумец и раб, в которого она меня превратила, даже не осознавая этого.

42. Мы со всем справимся

Машина Алексея, моего охранника, останавливается на одном из свободных парковочных мест на углу. Последние пару дней шли дожди, а сегодня очень тепло и с самого утра светит солнце, поэтому мы с папой решили проехаться в центр города и погулять. Правда, я только сейчас поняла, что с папиной коляской будет не очень удобно ездить по брусчатке. Но в любом случае, мы попробуем, мне хочется больше времени проводить с ним.

Дома я проплакала полночи в тот день, когда он проснулся и рассказал обо всём. Как он думал, что я отдаляюсь, что я не хочу больше с ним общаться или видеться. Господи, как он мог такое подумать, как он мог такое сделал… И как ему было больно, в каком адском отчаянии он находился, если решился на такое…

Сегодня ровно неделя с того дня, как он проснулся. Его собирались выписывать уже на вторые сутки после пробуждения, но Стас настоял на том, чтобы ещё день-два за ним полнаблюдали.

Стас…

Господи, если бы не он, если бы не этот мужчина… Даже не могу представить, что могло случиться, не могу и не хочу…

Стас ведь не отходил от папы, буквально поселился в той палате, каждый день разговаривал с врачом, узнавал о его самочувствии, работал в телефонном режиме и пугал своим грозным тоном всех мимо проходящих людей. Он всегда всё берёт в свои руки, он всегда берёт ответственность за меня или мою семью на себя. Может, для кого-то (точнее, для большинства, если не для всех) он жёсткий, строгий, суровый и ещё куча синоним к этому, но для меня он самый добрый и самый заботливый.

— Так т-твой муж ещё н-на работе? А о-он знает, что мы выехали на п-прогулку?

— Да, папочка, знает, конечно. Я ему сказала.

— И о-он не против? — удивляется папа.

Улыбнувшись, я заказываю глаза.

— Почему он должен быть против? Если ты думаешь, что он держит меня в заточении и ничего не разрешает, то это не так, пап.

Конечно, он не любит, презирает, ненавидит, если где-то есть я и без него, но я не пленница нашего дома. Стас поддерживает меня во всём, иногда побурчит сначала, как это было с рисованием на заказ, но всё равно поддерживает.

— Я и-и не говорил, что о-он держит тебя в з-заточении.

— А мне показалось, ты именно это имел в виду.

Мы прогуливаемся по центру города, пробираясь сквозь огромные толпы людей. Алексей идёт рядом, придерживая коляску папы сзади. Я наблюдаю за людьми — они смеются, выпивают что-то по дороге, кушают в разных кафе на летних верандах, разговаривают, куда-то торопятся или просто гуляют, как мы.

— Жарко сегодня, — замечает Алексей, стирая со лба выскочивлую капельку пота.

— Д-да, хотя пора уже, п-почти лето.

— Давайте куда-то зайдём и попьём чего-то холодного, — предлагаю я и вижу, как моё предложение одобряют кивками.

Мы недолго бродим, прежде чем мой взгляд падает на одно кафе. На летней веранде расставлены столики и стульчики фиолотевого цвета, над дверью висят оно одно из немногих, возле дверей висят красные и розовые цветы в горшках. И это единственное кафе, где у входа стоят два охранника, хотя оно очень маленькое, по сравнению с некоторыми ресторанами в центре. Один из них открывает для нас дверь, другой хочет помочь папе въехать внутрь через высокий порог, но Алексей отказывается от помощи и сам приподнимает коляску.

Внутри прохладно, но не холодно. Интерьер у этого места очень красивый — всё такое лёгкое, выполненное в каком-то итальянском стиле. Почему-то я сразу вспоминаю нашу со Стасом свадьбу.

Кафе небольшое и уютное, но места при этом достаточно. Сейчас никого нет, кроме одной милой девушки, сидящей в углу. Она кидает на меня взгляд и улыбается, а потом что-то продолжает писать в блокнот. В углу стенки стоит гитара. Наверное, это её гитара и она музыкантка.

Алексей о чём-то разговаривает