Придон - Юрий Никитин

– Ваше Величество! Достаточно и того, если он еще жив.Думаю, вам лучше узнать всю страшную правду. Пока без Дуная. И решить, чтоделать. Ибо Куявия попала в страшную ловушку.

Тулей проворчал:

– Как будто она и без Дуная в счастье купается! Стража,узнайте, успел ли мой быстрый Щажард остановить казнь. И ждите там. Вместе сним, Дунаем.

Щажард бросил вдогонку:

– Если его казнили, сразу же скажите.

– Да-да, – сказал Барвник торопливо, – тогданам придется искать что-то другое… хотя ума не приложу! Везде только гибельКуявии.

Стражи исчезли за дверью, слышен был топот тяжелых сапог.Барвник заговорил раньше, чем Тулей вперил в него налитые кровью глаза:

– Если Дунай погибнет от топора палача, то этот жетопор перерубит и ту непрочную нить, на которой висит вся Куявия. Страннымобразом жизнь Дуная оказалась связана с судьбой нашей огромной страны. Раньшеон был просто Дунай, здоровый тупой бык… это я уже говорил, а теперь он как бычасть души Куявии. Да, Ваше Величество, даже у Куявии есть душа, не только уАртании! Он своим поступком поднялся на тот… на те… в общем, жизнь и смертьтаких людей влияет на судьбы стран.

Тулей прорычал злобно:

– Каких?

– Таких, – ответил Барвник тихо, но в голосестарого мага звучала непривычная твердость. – Ваше Величество, не толькотцары поворачивают страны, ведут их к жизни или к смерти.

Тулей погрузился в молчание, лицо дергалось, не тозавидовал, не то ревновал, а то и просто пытался понять умные речи, а Щажардсказал неожиданно:

– Ты говоришь туманно, как все вы, чародеи, но,кажется, я понимаю.

– Я – нет, – отрезал Тулей. Барвник виноватосъежился, Тулей поморщился, кивнул. – Но ты говори, говори. Перед вами ямогу показывать свою дурость, верно?

– Верно, – ответил Барвник со вздохомоблегчения. – Верно, Ваше Величество. Только полный дурак никогда непризнается в своей дурости! А вы, Ваше Величество, не совсем уж и полный… Хотя,конечно… Словом, иногда люди к величию идут очень долго, вот как вы, ВашеВеличество, идете и идете, идете и идете, идете и идете… когда-нибудь, летчерез триста, гм… а некоторым удается вот так сразу! Через поступок. И неугадать, какой нужен поступок, иначе бы все стали великими людьми,подвижниками, героями. Над Дунаем смеялись, всю его скорбную дорогу забрасывалилошадиным пометом, огрызками, но все же он как-то задел что-то в куявах…

– Как-то, что-то, – прорычал Тулей. – Ладно,не объясняй. Сам не сумеешь, да и я не пойму…

В дверь просунулась голова стража, Тулей кивнул, стражсказал подобострастно:

– Дунай жив. Там что-то замешкались было. То не моглитопор найти, то тупой оказался… Пока наточили, пока то да се, а когда уже палачзамахнулся, то сверху вон остановили.

Тулей перевел дыхание, распустил стянутые судорогой мышцы,но тут же нахмурился, прорычал:

– Топор не могли найти! Сволочи, все оттягивали, своегокомандира спасали… Ладно, иди. Это хорошо, что он жив. Но в следующий раз чтобприказы исполнялись сразу!

Страж исчез, Щажард вылез из кресла, пошел следом. Все молчасмотрели, как он выглянул, что-то сказал невидимым стражам и, возможно, Дунаю,плотнее прикрыл двери. Барвник сказал убитым голосом:

– Хуже всего то, что Куявии и так плохо, и так паршиво.Если Дуная сейчас не казнить… и вообще не трогать, то Куявия все равно падет.Но не сразу, а в течение года.

Тулей хмурился, крепкие пальцы постукивали по блестящейповерхности стола. Щажард с кряхтением опустился в кресло, голова ушла в плечи,оттуда сказал просительно:

– Давай, Барвник, думай! Не может быть, чтобы ты что-тоне придумал.

– Придумывать, – ответил Барвник, – вашедело. Я смотрел так и эдак… У Куявии есть шанс на спасение только в одномслучае. Но он настолько мал…

– Говори!

– …и ничтожен, – закончил Барвник. – Хужетого, невероятен.

– Ну-ну!

Барвник повернулся к Тулею, глаза стали умоляющими, как увиноватой собаки.

– Ваше Величество, для этого надо, чтобы сошлись разныеневероятности. Дунай должен драться с Придоном… лично. В двобое. Придон долженего убить. Сам, без чьей-либо помощи. И только тогда у Куявии есть шанс наспасение. Да и то не сразу.

Щажард посмотрел в потемневшее лицо Тулея, вздохнул. Барвникразвел руками. Щажард сказал невесело:

– Ты прав. Сейчас никто не заставит Дуная драться сПридоном. И ничто.

Тулей прорычал утомленно:

– Даже если я верну ему все? Снова станет бером,получит обратно дворец, войско…

– Ваше Величество, – сказал Щажард сукором. – Разве не видно, что у него сейчас намного больше?

Тулей умолк, будто ткнули в живот кулаком. Помолчал, вялошевельнул рукой.

– Зовите. Только объясняйте ему сами. Я на эту сволочьсмотреть не могу.

Щажард властно хлопнул в ладоши. Заглянул слуга, поймалвзгляд Щажарда, исчез, за дверью прозвучали тяжелые шаги.

Тулей вздрогнул, в проем вдвинулся этот человек с огромнойколодкой на шее, звякающий массивными цепями, со стертыми в кровь ногами. Сновапокои наполнил тяжелый запах немытого тела, разом истребил слабые ароматыдушистых масел, притираний, нежных цветов.

Двое стражей придерживали его сзади за скованные руки. Тулейсмотрел на Дуная с брезгливым удивлением. Запахи пота и нечистот словнопригасили светильники и затемнили яркие краски ковров на полу и стенах, узниквыглядел диким, изнуренным, бессловесным животным.

Барвник вопросительно взглянул на Тулея.

– Скажете сами, Ваше Величество?

Тулей поджал губы.

– Говори ты, – сказал он с неприязнью. – Я неунижусь, чтобы разговаривать с животным.

Барвник кивнул, торопливо подошел к Дунаю. Тот по-прежнемусмотрел, согнувшись, в пол. Барвник безуспешно пытался заглянуть ему в лицо.

– Дунай, – сказал он, голос дрогнул, – Дунай…Я смотрел в грядущее. Тебе там отведена немалая роль!

Дунай молчал, смотрел в пол. После паузы раздался голосТулея:

– Барвник, скажи этому животному, что ему будутвозвращены его земли, дворец и… все остальное.

Барвник сказал быстрым виноватым голосом, словно спешил загладитьнелепые и глупые слова повелителя:

– Но тебе снова предстоит поединок… с Придоном!

Дунай не двигался, хотя Барвник ощутил, как по телу богатыряпрошла волна жара. Однако он все так же смотрел в пол, тяжелые цепи свисали,как толстые виноградные лозы. Тулей разочарованно хмыкнул, отвернулся. Щажард,дотоле молчавший, сказал осторожно: