Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию - Дэн Джонс

Конечно, за все нужно было платить. Эдуард оставил след в истории Британии, чуть не обанкротив страну; он правил предвзято и с ошеломляющей жестокостью. Он оставил короне непосильный долг в 200 000 фунтов. Даже по стандартам своего века он был буйным и грубым человеком. Англия при нем стонала и роптала под тяжестью денежных поборов. Шотландцы и валлийцы вынашивали злобные планы против сюзеренитета, навязанного им сверху. Но пройдет совсем немного времени, и Англия – хоть и не ее соседи – горько пожалеет о кончине леопарда.

«Ты, ублюдок, сукин сын! Ты собираешься отдать земли? Ты, который сам не приобрел никаких земель? Богом клянусь, если бы я не боялся расколоть королевство, ты никогда бы не вступил в права наследства!»

Такой бранью, согласно одаренному богатым воображением хронисту Уолтеру из Хеминбурга, осыпал Эдуард I своего сына Эдуарда Карнарвонского во время одной из их последних ссор в феврале 1307 года. По словам летописца, младший Эдуард через посредника обратился к отцу с просьбой отдать графство Понтье своему близкому другу, наперснику и товарищу-рыцарю, Пирсу Гавестону. Понтье вошло в состав домена Плантагенетов благодаря Элеоноре Кастильской, горько оплакиваемой матери молодого Эдуарда. В ярости старый король набросился на сына, сначала с руганью, а затем и с кулаками, вырвал у него клок волос и прогнал со своих глаз.

Правда ли это? Несомненно, многие готовы были поверить в эту историю. Эдуард Карнарвонский был любопытной личностью. В чем-то – копией своего отца: высокий, атлетически сложенный, умелый наездник; миловидный принц Плантагенет, не унаследовавший шепелявости родителя или опущенных век деда, Генриха III. Он был «…красивым мужчиной, сильным телом, – сказано в Анонимной хронике. – Но ему не хватало качеств и манер, присущих отцу, потому что он был обеспокоен не деяниями рыцарства и доблести, но только собственными желаниями». Несмотря на его царственную красоту, с самого начала правления и до его драматического финала было очевидно, что Эдуард был очень слабым кандидатом в короли.

Это было весьма печально, потому что Эдуард II унаследовал трон в потенциально весьма благоприятных обстоятельствах. Два сановника, причинявших массу неприятностей его отцу, – графы Норфолк и Херефорд – недавно скончались. Влиятельнейшие из оставшихся, Томас, граф Ланкастерский, и Гилберт, граф Глостерский, были один – кузеном, второй – племянником Эдуарда. Архиепископ Кентерберийский Уинчелси отправился в ссылку, а Уолтер Лангтон, королевский казначей, с которым Эдуард конфликтовал в 1305 году, был быстро уволен, лишен земель и отправлен в тюрьму. Над короной висел долг примерно в 200 000 фунтов, но компетентный король, пользуясь кредитом доверия к новому монарху, без особых сложностей мог реструктурировать свой долг.

Однако с первых месяцев царствования к Эдуарду уже относились с подозрением и враждебностью. Все стороны его жизни, казалось, приходили в противоречие с требованиями сана, и особенно это касалось его вредных привычек. В век, когда рыцарство и воинская отвага по-прежнему являлись критически важными чертами образа идеального короля, Эдуарда постоянно изображали выродком. Конечно, большая часть самых ядовитых его описаний, оставленных нам хронистами, была создана в годы, когда на его королевство навалились несчастья, и тем не менее все они презрительно повторяют, что Эдуард обожал мужицкие занятия вроде плавания, гребли, копания траншей и устройства соломенных кровель.

Хронист Ранульф Хигден упрекал Эдуарда в том, что тот предпочитал компанию «шутов, певцов, актеров, возчиков, землекопов, гребцов и моряков» обществу аристократов и рыцарей. И в самом деле, сохранились свидетельства, что моряки, шкиперы и плотники не раз обедали в королевских покоях. «Если бы только он уделял военному искусству столько же внимания, сколько тратил на мужицкие занятия, он поднял бы Англию до сияющих высот», – жаловался анонимный автор «Жизнеописания Эдуарда II», истории царствования, написанной современником короля. Королевский посыльный как-то обмолвился, что король предпочитает кровельные и земляные работы посещению мессы. Несмотря на наличие и других свидетельств, что Эдуард был традиционно религиозен и хорошо держался в бою, за ним закрепилась репутация легкомысленного человека, любителя низких забав. Он не устраивал турниров и не участвовал в них, не оплачивал крупных рыцарских праздников вроде Лебединого пира, на котором отец посвятил его в рыцари. Такой недостаток интереса к подобающему монарху образу жизни портил его репутацию на протяжении всего царствования и со временем сделал его посмешищем в глазах народа.

Хуже всего была склонность Эдуарда обзаводиться фаворитами. Он провел взрослую жизнь в тени закадычных приятелей, к которым питал нездоровую привязанность. «Король унижал честных людей своей страны и возносил ее врагов, всяких подхалимов, лживых советчиков и злодеев, которые давали ему советы, идущие во вред его королевскому положению и общей выгоде страны, но он очень их ценил», – написано в Анонимной хронике. На протяжении жизни Эдуард сменил несколько таких фаворитов, но был один, к которому он имел особую страсть. Примерно с 1300 года Эдуард подпал под влияние одной скандально знаменитой личности: Пирса Гавестона.

Гавестон, гасконский рыцарь, был несколько старше Эдуарда и, вероятно, попал в его окружение благодаря Эдуарду I, после того как отлично послужил королю в военных кампаниях во Фландрии в 1297 году и в Шотландии в 1300 году. Согласно хронисту Джеффри Бейкеру, Гавестон был «изящен и гибок телом, остроумен, имел утонченные манеры… [и] знал толк в военном деле». Он, наверное, показался старшему Эдуарду идеальной ролевой моделью благородного рыцаря, которой мог бы подражать его сын.

Но вышло по-другому. Какие бы странные отношения ни возникли между Гавестоном и Эдуардом, с самого начала знакомства было очевидно, что их связывают подозрительно тесные узы нездоровой близости: податливый Эдуард шел на поводу у умного, честолюбивого и властного Гавестона. Гавестон был весьма харизматичным человеком, но невыносимо высокомерным – черта, которую автор «Жизнеописания Эдуарда II» назвал «нестерпимой для баронов и основной причиной их ненависти и гнева». Но раздутое эго Гавестона, которое так бесило его современников, очень нравилось королю. «Если граф или барон входил в палаты [Эдуарда]… когда Пирс был там, [Эдуард] не обращался ни к кому другому, а только лишь к Пирсу», – писал тот же хронист, который предполагал, что «Пирса считали колдуном».

Мы никогда не узнаем, были ли Эдуард II и Пирс Гавестон любовниками, в том ли смысле, какой мы сегодня вкладываем в это слово, или же в любом другом. Возможно, их связывали братские узы наподобие описанных в Ветхом Завете отношений Давида и Ионафана: «Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу». Каждый крупный летописец его царствования замечал, что Эдуард относился к Гавестону как к брату, и даже в официальных документах он именно так его и именовал. Вероятно, в этих отношениях был и эротический подтекст, но, даже если и так, об этом ничего не было известно в начале царствования Эдуарда, когда он обручился с Изабеллой, дочерью Филиппа IV Французского. Строго соблюдавший приличия король, каким был Филипп, никогда не отдал бы дочь за содомита и еретика.