Большая книга ужасов 89 - Елена Александровна Усачева

Зазвонил телефон. Светик вздрогнула, настолько она от этого звука отвыкла.

– Да где же он? – словно нехотя, огляделся дядя Лёка.

Маленький допотопный телефон лежал в серванте за чашками.

– Гена? – заговорил в трубку дядя Лёка. – Здравствуй, Гена. Да, у меня все хорошо. У меня гости. Ребята, да. Хорошие ребята. На пляже живут. Погода? Да вот что-то погода не очень… А сейчас у меня. Все у них хорошо. До выходных…

Дальше дядя Лёка слушал, кивал, поддакивал, потом заалекал, подул в микрофон.

– Связь тут не очень, – сообщил он, откладывая трубку. – Остров. Далеко мы от всех.

Он вздохнул и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.

Светик вздохнула. Да… остров. Вот это они попали.

На соседнем стуле лежал фотик. Выглядел он печально. Большая полупрофессиональная камера с массивным съемным объективом. Маленький информационный экран сверху сообщал, что места для кадров у хозяйки не осталось. Карта памяти забита вчистую. Это сколько же она за ночь под дождем наснимала? Или сразу за кино принялась?

Корпус был влажный. К объективу прилипли крупинки песка, в пазах кнопок виднелась земля. Как будто Анка падала с фотоаппаратом, и не раз – ободок линзы погнулся. Крышки на объективе не было. В видоискатель почему-то был забит цветок ромашки.

Весело Анка время провела. Жгла в полный рост.

Рычажок включения сработал со странным хрустом. Информационный экран сверху загорелся, показал параметры последней съемки и погас.

Светик задержала дыхание. Пускай все это будет временным! Пускай Анке удастся все починить! Она же этот фотоаппарат как зеницу ока… она же в лагере пылинки с него сдувала… под курткой в сырую погоду держала…

На задней части корпуса большой экран являл пустоту. Хороший такой экран, защищенный пластинкой.

Чертыхнулась, вспомнив, что надо выйти в режим просмотра фотографий. Нажала на кнопку с изображением стрелочки – «Смотреть».

Здесь все работало нормально. Экран выдал нечто серое. Светик терпеливо подождала, думая, что кадр еще не окончательно закачался, поэтому идет расфокусировка. Анка очень хорошо снимала. За ее карточками в прошлом году весь лагерь бегал. Все хотели, чтобы она сделала портреты.

Серость осталась серостью. Ладно, последние не в фокусе, бывает. Светик коснулась колесика. Прокрутилось оно с уже знакомым хрустом. Как будто целую песочницу насыпали в технику. Следующие несколько фотографий были похожи на туман. Как будто Анка задалась целью передать все причудливые перевивы белесых взвесей. Ветки, мутная трава.

Наверное, это был маяк. Что-то высокое, узкое, бело-красное – цвета на этих фотографиях почти не угадывались. А потом в кадре появилась Анка. Под дождем. Не в фокусе. Но весьма довольная. Промелькнуло несколько таких же плохих карточек, а потом опять нарисовался маяк. Его словно с земли фотографировали. Опять нечто белесое. Четкий снимок. Выдавлено на камне – круг и трезубец внутри.

И дальше опять пошло совсем уже нечеткое.

Нечеткое…

От неожиданной догадки Светик чуть не выронила фотик.

Когда начинают снимать фотографа? Ведь в любой истории фотограф – этот тот, кто в кадр не попадает. А тут Анка очень даже влезла. Кто ее снял? Не селфи. Слишком далеко, рука так не вытянется. Значит, кто-то другой. А кто-то другой это сделал после того, как его много и по-разному сняли самого.

Светик прокрутила колесико в обратную сторону. Да, вот он – снимок. Размытый, белесый. Но сквозь эти белые струи угадывается лицо.

Дыхание перехватило. Тяжелый корпус стал скользить во вспотевших пальцах. Выключила, чтобы больше это не видеть.

Так, значит? Экскурсия с экскурсоводом? Интересно, что за знак там был? Здесь вообще со знаками все отлично – куда ни повернешься, встретишься с историей.

Опять зазвонил телефон. И опять Светик вздрогнула.

Телефон… Здесь он работает. Дядя Лёка его как-то заряжает.

Рука сама потянулась, нажала на ответ. Хотя понимала, что делать так нельзя. Как нельзя подслушивать чужие разговоры.

– Алло, – прошептала в микрофон.

– Кто это? – спросил мужской голос.

– Света, – все еще шептала Светик.

– Немедленно оттуда уезжайте! Слышите? Немедленно!

– Как же мы уедем? Лодки нет. И непогода.

– Я…

Тишина. Та самая, что была во время звонка маме.

Хлопнула входная дверь. Светик торопливо положила телефон обратно, повернулась ко входу.

Дядя Лёка переобувал галоши на тапки.

– Что же ты не пьешь?

Дядя Лёка перешагнул порог кухни с большой чугунной сковородкой. Держал ее уверенно, крепко.

Светик облилась холодным потом, решив, что ее сейчас будут бить. Вот этой самой сковородкой и будут.

– Что же ты впустую сидишь? – невинно спросил дядя Лёка. – Остыло уже все. А я вот решил вам яичницу пожарить. Сходил за яичками к колодцу. Костя, будешь яичницу?

Костя тут же нарисовался в кухне и от яичницы не отказался. Вид имел хмурый.

– Ты хочешь здесь остаться? – Светик сразу начала с дела, как только дядя Лёка вышел в коридор, где стояла плита.

– Нет, и не уговаривай! – заверещал вредный шкет, заранее делая лицо, как будто сейчас заплачет. – Мне плевать, что вы тут собирались сидеть до выходных. Я маме пожалуюсь. И дяде. А дядя у меня знаешь какой! – Костян изобразил руками нечто глыбоподобное. – Он тебя одной рукой пришибет! Он сильный.

Светик терпеливо выслушала душещипательный рассказ про дядю, то есть папу Анки.

Видела она Анкиного папу. Нормальный. Высокий, накачанный, но совсем не агрессивный. Добрый даже. Больше всего любит толстые бутерброды с сыром на белый хлеб с маслом. А еще он очень любит Костику что-нибудь запрещать. Не почистил тот зубы перед сном – а Костик у них частенько ночует, – дядя ему запрещает на несколько дней играть на планшете. Костик хмурится, обижается, на планшете не играет, зато начинает часами сидеть в туалете.

– Это он там играет, – хитро сообщила Анка. – Туалет как бы не квартира, а зона частных интересов. Там все можно.

– Это Костик сам придумал?

– Не, это папа так говорит. Он тоже любит в туалете сидеть. Только он там книжки читает.

И вот этот Костик сейчас на полном серьезе грозил Светику карами от грозного дяди.

Костик бы еще долго хвастался родственниками, но тут в порыве рассказа он махнул руками, врезался кистью о столешницу, зашипел, перебрал на лице несколько обиженных выражений.

– Так ты остаешься? – Светик не смогла скрыть довольной улыбки. Все-таки местный домовой работает четко.

– Нет, – буркнул Костик.

– Тогда мы уходим, – прошептала Светик и поднялась.

Дядя Лёка стоял около большого таза, устроенного на печке, мыл посуду. На плите шкворчала яичница. На Светиково движение покосился, но от работы не оторвался.

– Как? – тоже перешел на шепот Костик. – А