Вангол - Владимир Прасолов

— А чё, своих стволов, если собрать да подразжиться, токо здесь полк отчаянных голов наберём…

— Ага, и под чёрным флагом с блатными песняками… — под общий хохот продолжил Козырь. — Лады, Москва прав. Немца бить надо, не за власть советскую, за землю свою. Пока неясно, Красная армия, может, и без нас, грешных, справится. Ну а не справится, увидите сами. Попросят, полстраны по лагерям сидит, вот тогда и подсобим, — закрыл тему Козырь. — Сейчас помочь Москве надо, потому он к нам и пришёл. Человека он одного потерял, найти его нужно, живым найти.

— Где, в Москве?

— Да нет, подале будет, нужно пять-шесть надёжных человек со стволами и ксивами чистыми, дело очень рисковое, но стоит того. Не хочу говорить лишнего, хоть все свои, пусть останется тот, кто на дело пойдёт, — сказал Москва.

— Ты чё, Москва, втёмную зовёшь подписаться?

— Да. Более того, условие такое: кто даст согласие, узнает о том, что за дело, назад хода иметь не будет. Говорю об этом сразу, чтобы потом ко мне вопросов не возникало.

Все молчали, обдумывая услышанное.

Всё это время сидевший в дальнем конце стола Остап молча слушал разговор. Сейчас он понял, что его время пришло, ему давно хотелось сыграть по-крупному, выделиться из общей массы. На какое-то время уйти от дел в столице тоже не мешало, поскольку Остап понимал, что муровцы роют землю и рано или поздно на него выйдут.

— Я со своими пойду. — Остап встал и вышел из-за стола.

— Москва, это Остап, в Москве недавно, но дела умеет делать, — сказал Козырь.

Сидевшие за столом воры, обернувшись, с любопытством и оценивающе смотрели на Остапа. Многие о нём слышали, но увидели Живоглота, а это погоняло пришло за ним и сюда, впервые.

— У меня всё есть, стволы, документы у братвы чистые, машины.

— Слыхал о тебе, пойдём поговорим. — Москва встал, кивнул всем, и они ушли с Остапом.

Через день два грузовика ночью просёлками выехали из Москвы и запылили по Смоленской дороге. Остап, Москва и ещё четверо вооружённых бандитов ехали в этих машинах на запад, туда, где шли бои, где разрываемая в клочья армия отчаянно сопротивлялась, но отступала под натиском фашистских войск. Грузовики были загружены картошкой и морковью, на бортах — «Всё для фронта, всё для победы!», документы у Остапа тоже были в порядке, мобпредписания настоящие, ехали быстро, спокойно и уверенно. Уже после Смоленска дорога была забита беженцами и колоннами воинских частей. Довольно часто стали встречаться места, по которым прошлись немецкие «юнкерсы», разбитые машины, воронки от бомб и свежие могилы на обочинах.

— Началось, надо из этой толчеи рвать. — Взглянув на карту, Москва после Орши повернул на просёлок. — Не совсем прямо будет, но доедем быстрее.

Остап, дав втёмную согласие на дело, не ожидал такого расклада. Чем ближе они приближались к фронту, тем меньше у Остапа оставалось желания рисковать. Его мозг настойчиво говорил ему, что там, куда они едут, от его ума и изворотливости почти ничего не зависит, там преимущество имеет случайный фактор, а это очень опасно, чрезвычайно опасно. Инстинкт самосохранения противился тому, что делал организм, и это стало выводить Остапа из равновесия. Тем более что Москва, как чувствовал Остап, не всё ему сказал, когда они говорили о том деле, на которое Москва его брал. Так, в общих чертах, но деньги положил на стол большие, как задаток.

— Москва, ты так и не сказал, что за человек тебе нужен, — спросил Остап на одной из остановок.

— Человек этот должник мой, кое-что припрятал, найти это надо. Если то, что надо, найдём, не обижу, — ответил Москва.

— Что искать-то будем? — упрямо поинтересовался Остап.

Жёстко посмотрев Остапу в глаза, Москва, раскладывая на коленях карту, ответил:

— Не спеши, время подойдёт, всё скажу. Пока надо в этот посёлок попасть, там на хазе мои кореша должны ждать. Там всё ясно будет. — Свернув карту, он сунул её в карман. — А пока меньше знаешь — крепче спишь. Давай, братва, спешить надо. — Москва легко заскочил в кузов грузовика, где, удобно устроившись между мешками, на разостланных ватниках ехал от Смоленска.

— Что ж, лады. — Остап, играя желваками на скулах, сел в кабину, и машины тронулись. Не привык Остап не получать ответы на свои вопросы, но деваться было некуда, он чувствовал нутром, что нажива ждёт большая, а какой потом будет расклад, ещё неизвестно. Москва один среди них. За своих Остап был спокоен, с полнамёка кому хошь его ребятки горло перережут.

Машину бросило на колдобине.

— Не гони, Василь, а то Москву, не дай бог, потеряем, он нам пока нужен. — Остап глянул на водителя.

Василь, сидевший за рулем, понимающе усмехнувшись, ответил:

— Москва умный, в кузов перебрался.

Машины медленно по ухабистой дороге выезжали из леса.

— Вот зараза, я-то думаю, чего дорога опустела, никого навстречу, как свернули на этот просёлок. Глянь, моста-то нет. — Василь, притормаживая, спускался к небольшой речке. На том берегу раскинулась большая деревня, взорванный мост напоминал залом из разбитых бревен, через которые мягко перетекала вода.

— Тормози. — Остап, открыв дверку, выскочил из машины. — Москва, куда теперь? Дальше дороги нету.

Москва, оставаясь в кузове, крикнул:

— Разворачиваемся, по карте тут недалеко развилка, только надо, как в лесок въедем, свернуть налево, я там старую дорогу видел. Она вдоль реки идёт.

— Остап, может, пока у реки перекусим да искупнёмся?

— Ехать надо, осталось пару сотен километров, там и банька, и жратва будет, — ответил Остап, сам не зная почему. Наверное, потому, что надоела эта вытряхивающая душу езда. Доехать бы скорей, а там посмотрим.

Да и перечить Москве сейчас смысла не было. Тот торопил, значит, надо было спешить. Цену времени Остап знал хорошо. Когда-то, зверея и почти сходя с ума от холода и голода на берегу таёжной реки, он выжил только благодаря своему терпению и тому, что смог победить время. Раненый, он по нескольку суток практически неподвижно лежал в своей норе, ни о чём не думая, не сопротивляясь обстоятельствам, просто заставил себя стать частью самой природы, земли, воды. Он постепенно перестал испытывать голод. Это пришло, когда он перестал о нём думать в страхе голодной смерти. Необходимость питания осталась, но для её удовлетворения оказалось достаточно совсем малого. Труднее было преодолеть холод, но, спасаясь от мошки и гнуса, он каждый день по многу раз вынужден был погружаться в холодную воду реки. Потом постепенно он просто перестал ощущать холод как таковой. Медленно текущее время, изнуряющее его, доводящее чуть ли не до сумасшествия, стало главным испытанием для Остапа. Он научил свой организм спать, спать по нескольку суток, спать столько, сколько способен выдержать организм без воды и пищи. Но спать, контролируя всё, что происходит вокруг. Время во сне пролетает мгновенно. Вот и сейчас он, сидя в трясущейся по кочкам машине, прикрыв глаза, расслабившись телом, заставил себя уснуть. Только тело спало в этом организме, мозг продолжал работать.