Моя сестра - Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай - Вера Желиховская

Отвечу: я не только был свидетелем отвратительных ее деяний, но и на себе самом испытал ее грязное мщение, и все-таки, вспоминая некоторые минуты наших бесед с нею, я не могу думать о ней без жалости. Я никогда не позволял разрастаться во мне этому чувству, я всегда его сдерживал и неуклонно делал свое дело: наблюдал, следил за нею, ловил ее. Когда пришло время, я спокойно способствовал всем, что было в моей власти, ее разоблачению, не упустил ничего, не проявил относительно этой возмутительной обманщицы никакой слабости. Но жалость к ней все же оставалась. Теперь, когда ее нет, я, опять-таки без послабления, предаю во всеобщее сведение рассказ об ее скверных деяниях. А жалость все же остается…

И эта жалость вовсе не признак какого-нибудь моего добросердечия. Она имеет свою причину не во мне, а в самой Елене Петровне Блаватской. В свои спокойные и добрые минуты она была необычайно симпатична. В ней заключалось какое-то обаяние, какой-то магнит, притягивавший к ней с неудержимой силой.

Симпатичность – такое свойство, которого не передашь никакими словами; но все, мужчины и женщины, старые и молодые, на кого ласково глядели эти громадные странные глаза, испытывали одно и то же. Я знаю, например, одну молодую женщину, неувлекающуюся, нисколько не сентиментальную и сразу инстинктивно понявшую Блаватскую. Столкнувшись с этой, в то время совсем еще молодой женщиной, простой и скромной, знаменитая «madame», у которой разные «синие чулки» целовали руки и ноги, увидела себя, к большому своему удивлению, разгаданной и парализованной. И все-таки эта молодая женщина говорила и говорит: «Блаватская была ужасная злодейка, но почему-то производила часто такое впечатление, что над нею хотелось плакать от невыносимой к ней жалости».

Причину этой странной симпатичности «современной жрицы Изиды» следует искать в ее самобытной, своеобразной, горячей, как огонь, талантливости и в ее бурной, бешеной энергии. Такая талантливость и энергия – стихийная сила, с которой нелегко бороться. Эта сила в соединении с душевной извращенностью, с каким-то звериным непониманием «в жизни» различия между добром и злом произвела одно из весьма интересных и характерных явлений конца девятнадцатого века – теософическое общество.

I

Елена Петровна Блаватская, рожденная Ган, более известная у нас в России под литературным псевдонимом Радды-Бай, под которым в восьмидесятых годах писала свои талантливые очерки Индии[13], была необычайным явлением даже в наш век, освоившийся с необыкновенными личностями. В России ее деятельности и ученых трудов («Разоблаченная Изида», «Тайная доктрина», «Ключ к теософии», «Глас молчания», «Перлы Востока», «Словарь теософических терминов») и разнообразных статей в ее лондонском журнале «Lucifer»[14], в индийском «The Theosophist»[15] и множестве английских и французских изданий почти не знают. Для нас, русских людей, они представляют лишь внешний интерес, как замечательное умственное движение, возбужденное во всем мире русской женщиной, без всяких на то средств, кроме своего ума, громадных знаний и необычайной силы воли. Того нравственного значения, за которое ее прославляют на Западе, провозглашая борцом за жизнь загробную, за главенство в человеческом бытии духа, за ничтожество плоти и земной жизни, данных нам лишь как средство усовершенствования бессмертной души нашей, как противницу материализма и поборницу духовных начал в человеке и природе, – в России она иметь не может. Она могла приобрести такое значение и влияние на умы человеческие лишь там, где потрясены устои христианства либо где они совсем неведомы. Мы же, ее соотечественники, не погрязшие, благодарение Богу, в нелепице западного материализма, можем только воздать должное ее уму и знаниям вообще, а затем ее литературному таланту, хотя бы в той мере, насколько он проявился в нашей русской прессе.

Елена Петровна была дочерью известной русской писательницы, Елены Андреевны Ган, рожденной Фадеевой[16], когда-то названной Белинским «русской Жорж Занд»[17]. Отец Елены Петровны, командуя батареей конной артиллерии, вел военную, кочевую жизнь, отразившуюся на раннем воспитании девочки[18]. Когда, по смерти матери, ее родные, Фадеевы и Витте, взяли сирот к себе на воспитание, Елена Петровна никогда не могла привыкнуть к обычному распределению занятий с учителями и гувернантками, которых постоянно приводила в отчаяние непокорностью рутине и в восторг остротой ума и способностей, в особенности филологических и музыкальных. Все свойства ее характера отличались решительностью и более подходили бы мужчине, чем женщине. Энергия никогда не покидала ее в трудностях и опасностях необычайной жизни ее. С детства у нее была страсть к путешествиям, к смелым предприятиям, к сильным ощущениям. Она никогда не признавала авторитетов, всегда шла самостоятельно, сама себе прокладывая пути, задаваясь независимыми целями, презирая условия света, решительно устраняя стеснительные для ее свободы преграды, встречавшиеся на пути… В семнадцать лет она вышла самовольно замуж за человека, годившегося ей в отцы, и через несколько месяцев, не задумываясь, его бросила, уехала неведомо куда и почти десять лет исчезала так, что даже родные годами не знали о ее местопребывании…

Близким своим она сознавалась, что затем только и обвенчалась с Н. В. Блаватским[19], чтобы «быть свободной» от контроля родных.