Университет - Бентли Литтл

Он пробежал мимо все еще открытой двери в лабораторию, из которой выходили все эти существа…

…и напоролся на кулак Джонни Макгвейна.

Рамон сделал несколько шагов назад, а главный смотритель так и остался стоять в дверном проеме.

В первое мгновение Рамон подумал, несмотря на то что мужчина заехал ему по физиономии, что Макгвейн появился для того, чтобы спасти его.

– Слава богу, – сказал он, зажимая разбитый нос. – Эти существа…

Главный смотритель достал из нагрудного кармана скальпель.

– Не смей портить мне опыты, – сказал он.

– Что?.. – начал было ничего не понимающий Рамон.

Больше он ничего не сказал, потому что скальпель вонзился ему в лицо.

«Это что-то нереальное, – думал про себя Джим. – Какая-то постановка или репетиция перед главными событиями».

Его мамы рядом не было, и это тоже выглядело необычно. Джим рассказал ей о том, что произошло, и мама ему посочувствовала, даже предложила прилететь и побыть с ним, но Хови она совсем не знала, и его смерть для нее ничего не значила.

Может быть, именно так человек становится взрослым? Когда у него появляется собственный опыт, не разделенный с родителями?

На улице висел смог, и воздух казался белым и подернутым дымкой. А он надеялся, что погода будет ясной, надеялся, что похороны Хови пройдут под голубыми небесами… Но было не по сезону жарко, и инверсионный атмосферный слой задержал над территорией Лос-Анджелеса недельный запас смога.

По крайней мере, с ним была Фэйт.

Джим не знал, что делал бы без нее в эти последние несколько дней. Она была его исповедником, его другом, его поддержкой, и он не только фигурально, но и реально не один раз плакал у нее на плече. Фэйт не только поддерживала, но и полностью понимала его.

Джим оглядел заполненную до отказа церковь. Его никак не покидала мысль: «А что, если кто-то из этих людей в тот момент находился в спортивном зале?» В тот момент, когда Хови убили…

Убили.

Какое странное слово. Знакомое и в то же время далекое. Это слово можно услышать по радио или по телевидению, можно прочитать в газете, журнале или книге. Но оно никак не подходило к смерти его друга.

Последние несколько дней Джим провел, помогая родителям Хови разобраться с его вещами. В ящике комода, самом нижнем из тех, до которых Хови мог дотянуться самостоятельно, они нашли дневник. Паркер никогда не знал, что Хови ведет дневник. В другом ящике они нашли потрепанную Библию и такую же потрепанную Бхагавадгиту[77]. Джим никогда не знал, что Хови вообще задумывается о религии.

Он узнавал все новые вещи о своем друге, и хотя многие из них его удивляли, все они были положительными. За секретами Хови скрывался не монстр и не совершенно чужой ему человек. Наоборот, Джим узнавал новое о своем хорошем знакомом, и от этого ему еще больше недоставало Хови.

Именно он просмотрел телефонную книжку погибшего и позвонил всем его друзьям, чтобы сообщить о случившемся. Это был странный, сюрреалистический и очень неприятный опыт, после которого ему захотелось принять душ, как будто он подслушивал людей и шпионил за ними, вмешиваясь в их частную жизнь. Самыми тяжелыми были первые несколько звонков. Джим заранее не готовился и поэтому, не зная, что и как говорить, просто выпаливал информацию о том, что Хови мертв.

Убит.

Нет, этого слова он не употреблял, не мог заставить себя назвать вещи своими именами; но того факта, что Хови мертв, и так было достаточно. И, произнося эти слова, Джим смог, яснее чем прежде, понять, что его друга больше нет, что он никогда больше не услышит звуков его голоса, шуршания колес его моторизованного кресла. Так что, когда после слов о смерти Хови люди на другом конце умолкали, он с трудом сдерживал слезы.

А сейчас Джим стоял в церковном приделе, возле гроба, в котором находилось тело Хови, и вновь чувствовал ту же самую острую потребность расплакаться. Он поднял глаза к потолку, задержал дыхание и попытался думать о гольфе, об опере, о множестве нудных вещей, которые не имели никакой эмоциональной связи с происходившим, с тем чтобы отвлечься от чувств, его переполнявших, но ему это не удалось, и по щекам, наконец, полились слезы. Джим вытирал их правой рукой, а за его левую крепко держалась Фэйт.

Дышал он глубоко – вдох-выдох, вдох-выдох, концентрируясь на ритме, – и мало-помалу боль утихла – по крайней мере, на какое-то время. Паркер благодарно взглянул на Фэйт, сжал ее руку, и она улыбнулась ему.

«Фэйт так и не узнала Хови», – подумал он и неожиданно почувствовал, что слезы готовы вернуться.

Джим думал о Брее, о том, как умер Хови, и его печаль сменилась гневом, которому он был благодарен за то, что тот привел его в чувство.

Родители Хови захотели открытый гроб, объяснив, что это будет их последний шанс увидеть сына, и хотя Джиму эта идея не понравилась, потому что он не хотел, чтобы последним образом Хови, оставшимся в его сердце, был образ его трупа, но это было не его решение, он не мог его комментировать и никому ничего не сказал по этому поводу.

Похоронное бюро прекрасно выполнило свою работу. Насколько понимал Джим, Хови сильно избили, у него были сломаны несколько костей и здорово повреждено лицо, но сейчас – с помадой на губах и гримом на лице – мертвый Хови в гробу был гораздо больше похож на живого Хови, чем та изломанная и избитая фигура, которую нашли в спортивном зале.

Джим стоял над гробом, глядя на своего друга. Здесь, в этом гробу, окруженный гофрированным белым шелком, Хови выглядел маленьким, сжавшимся, похожим больше на ребенка, чем на взрослого человека, и последствия мускульной дистрофии были заметны как никогда. Была сделана попытка распрямить его невероятно тонкие руки, положить их вдоль его тела, но они сгибались в локтях и скручивались в кистях, а все его тело казалось бесформенным и почти нелепым в обрамлении необходимых аксессуаров, сопровождающих стандартизованный похоронный ритуал.

За ними стояли еще люди, и хотя Джим был против идеи открытого гроба, ему не хотелось двигаться вперед и освобождать им место. Ему казалось неправильным оставить Хови одного, позволить другим, не таким близким, его друзьям и знакомым подойти к нему. Он повторял себе, что Хови больше нет, что теперь он в раю или в аду, или куда там еще попадают души усопших в промежутках между реинкарнациями, но, хотя и старался уверить себя в том, что то, что лежит перед ним в гробу, это только пустая оболочка, эмоционально Джим чувствовал себя так, словно бросает друга, так что Фэйт пришлось увести его силой.

Все они набились в кабинет Йена: Бакли, сам Йен, Джим, Фэйт и Гиффорд Стивенс. Пока они ждали Стивенса, по холлу прогуливался Кифер, притворяясь, что носит бумаги из своего кабинета в секретариат. Было очевидно, что завкафедрой пытается шпионить за ними, и Йен нервничал от того, что не знал, делает ли это Кифер из чистого любопытства или что-то заставляет его это делать.