Путилин и Петербургский Джек-потрошитель - Роман Добрый

Водворилась удивительная тишина.

Лица у всех, даже не заинтересованных в содержании завещания, как-то вытянулись, стали важно сосредоточенными.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — началось чтение завещания.

Антонина Александровна, которой содержание завещания было отлично известно, как-то невнимательно, совсем безразлично прислушивалась к чтению.

«Ах, эти мучительные, душу выматывающие процедуры! — с тоской думала она. — И к чему вся эта глупая формалистика?»

Вдруг она вздрогнула, выпрямилась, насторожилась.

Что это? Что они читают?..

«…И завещаю я ему, крестнику моему Василию Алексеевичу Ловкову-Рогатину, лесные мои угодья, лесные биржи, пароходство…»

— Что это? — вслух уже вырвалось у Антонины Александровны. Но голос ее, перехваченный спазмой волнения, был так тих, что его не расслышали.

«…И наличными деньгами пять миллионов…»

Невообразимый ужас охватил молодую красавицу-вдову.

«Я с ума схожу? Мне это слышится? Ведь ничего подобного не было… Господи! Да что же это такое?! Что они читают?!»

Столик, на который она опиралась, зашатался и упал на пол.

— Погодите… постойте! — крикнула она, вставая.

«…Жене же моей завещаю дом и сто тысяч…»

— Да погодите же! — уже исступленно прокричала Антонина Александровна. Этот крик, полный отчаяния, резко прокатился по кабинету умершего Кромова.

Чтение завещания прекратилось.

Теперь взоры всех были устремлены на «обойденную» вдову. В одних взорах читалось сострадание, в других — насмешки, сарказм, в-третьих — просто холодное любопытство.

— В чем дело?

— Что с вами, госпожа Кромова?

— Успокойтесь. Дайте воды. — Такие восклицания посыпались со всех сторон. Ей подали воды.

Резким движением отстранила стакан Антонина Александровна.

— Дело в том, что я не понимаю, какое духовное завещание вы читаете, — твердо произнесла она.

— Как какое? — недоумевающе спросили ее «лица».

— Так. Такого завещания не было.

— Позвольте, где находилось духовное завещание?

— В этом ящике конторки. В красном сафьяновом портфеле.

— Так вот же оно. Мы взяли его именно оттуда. Посмотрите, вот портфель.

Антонина Александровна провела рукой по лбу, словно стараясь очнуться от страшного сна-кошмара.

— Я… я не понимаю, что это такое, но я утверждаю, что это не то духовное завещание, которое я по просьбе моего покойного мужа вынимала отсюда, читала вслух и опять положила в портфель. В том завещании главной наследницей являлась я, а не господин Ловков-Рогатин. Мне муж сказал, что это его последнее завещание.

Взоры обратились на нотариуса.

— Я знаю, господа, только то, что это завещание подлинное, неподдельное. Составлял его я, оно оформлено.

— Но вот госпожа Кромова заявляет, что существовало иное, позднейшее завещание покойного?

— Не знаю. Я никакого иного завещания не составлял, не скреплял.

Ловков-Рогатин стоял хотя и бледный, но невозмутимо спокойный.

— Василий Алексеевич! — рванулась к нему несчастная вдова. — Объясните же, наконец, что тут происходит?!

— А именно?

Голос крестника звучал почтительно-бесстрастно.

— Да разве вы не слышите? Разве вы не видите?

— Чего именно?

— Да того, что тут произошло какое-то поразительное недоразумение?!

Антонина Александровна подошла вплотную к главному управляющему ее покойного мужа.

Глядя в его холодные, серые глаза, она взволнованно крикнула:

— Скажите же, разъясните этим господам, что существует иное завещание, последнее, составленное Иваном Федотовичем незадолго до его смерти. Вы же должны знать об этом, ибо вы присутствовали при совершении его.

Они стояли друг против друга.

Один — невозмутимо спокойный, другая — в страшно возбужденном состоянии.

Взгляды их скрещивались, как клинки остро отточенных шпаг.

— Я?! Я — присутствовал?

— Ну да, вы. Мне об этом говорил покойный муж.

Ловков-Рогатин усмехнулся.

— Извините, Антонина Александровна, вы, очевидно, взволнованы… расстроены… Вы говорите бог знает что. Смею вас уверить, я ровно ничего не знаю о том завещании, о котором вы говорите. Кромова затряслась.

— Вы лжете! Вы должны это знать! Мне муж говорил, что он просил вас изменить это последнее завещание… он забыл пожертвовать сто тысяч какому-то обществу.

— Позвольте, Антонина Александровна! — повысил голос бывший управляющей, а ныне хозяин лесного кромовского царства. — Позвольте, если бы такое завещание существовало, оно было бы налицо. Еще раз уверяю вас, что никакого завещания в последнее время не составлял Иван Федотович.

— Оно… оно было домашнее, — слетело с побледневших уст вдовы.

— Это все равно. Но где же оно?

Взор Кромовой упал на старого камердинера.

— Прокл! Голубчик! Ты ведь знаешь!..

Старик отвел глаза в сторону.

— Я-с… ничего не знаю, — ответил он.

Удар был жесток.

Антонина Александровна пошатнулась даже, а затем подошла к Ловкову-Рогатину и, глядя прямо ему в глаза, резко отчеканила:

— Это дело твоих рук, негодяй!

Из бледного Ловков сделался багровым.

— Вы с ума сошли? Как вы смеете так оскорблять меня?

— Смею, потому что ты — вор. Никто, кроме тебя, не мог украсть того, последнего духовного завещания моего мужа, ибо оно могло интересовать только тебя. А что завещание украдено, в этом нет сомнения. Я сама, своими руками положила его в этот портфель и заперла конторку…

Антонина Александровна хотела еще что-то добавить, что не смогла уже.

Она зашаталась снова и на этот раз упала навзничь на ковер.

На лицах всех застыло выражение изумления и страха.

Обращение к Путилину. Путилин в доме покойного миллионера

С глубоким вниманием и живейшим интересом выслушал Путилин взволнованный рассказ Кромовой.

— Скажите, Антонина Александровна, кто надоумил вас обратиться ко мне?

— Старик доктор, лечивший покойного мужа в последнее время. Узнав о происшедшем, он направил меня к вам. Он наговорил мне столько чудес о вас, что, право, луч надежды закрался в мое сердце.

Путилин нервно провел рукой по лбу.