Перелетные птицы - Алла Кроун

Оставшуюся дорогу они говорили мало и попрощались у двери ее дома быстро. Марина скользнула внутрь, зажгла в прихожей свет и замерла. Ее одиноко стоящую в островке света фигуру со всех сторон окружали раскрытые пасти дверей, ведущих в темные комнаты: спальня налево, столовая и гостиная — направо. Удивительно, как преображается тишина в отсутствие людей. Она как будто превращается в пустоту.

В гостиной она нашла на столе записку, написанную осторожным геометрически правильным почерком Рольфа: «Марина, не жди меня сегодня. У меня позднее совещание в консульстве. Задержусь до утра».

Странно. Марина опустила записку на колени и несколько секунд сидела в раздумьях. Закат сгустил краски, и мебель в гостиной потемнела. Записка Рольфа выскользнула из безвольных рук и упала на ковер у ее ног. Взгляд ее начал медленно перемещаться с предмета на предмет. С буфета ей безмятежно улыбался красный лакированный Будда, которого она купила как-то на Йейтс-роуд. «Есть что-то непристойное в том, как блестит его жирный живот, — подумалось ей. — Нужно будет переставить его в другое место». Он никогда не нравился ей, и купила она его по случаю, только потому, что ей сделали хорошую скидку, а она не могла устоять, когда видела, что товар продают по сниженной цене. Наконец Марина встала и вышла в коридор, собираясь пойти в ванную. В коридоре на стене висел черный телефонный аппарат, и, проходя мимо, Марина, сама не понимая, что делает, сняла трубку и набрала рабочий номер Рольфа.

Долго шли гудки, потом ответил скрипучий мужской голос. Неуверенно произнося немецкие слова, Марина попросила позвать супруга. Минуту в трубке было тихо, потом мужчина ответил: «Он на встрече, gnadige Frau»[22].

Марина поблагодарила его и повесила трубку. Ей стало стыдно. Рольф никогда не давал ей повода подозревать его во лжи, и какое право она имеет проверять его? Для него главное в жизни — это работа, и Марина расплачивается за это одинокими вечерами. В этом году по мере поступления новостей с фронта в Рольфе все больше и больше чувствовалась внутренняя натянутость. Было очевидно, что ход войны изменился не в пользу стран гитлеровского блока. В Европе Муссолини был отстранен от власти и арестован, и Рим уже был в руках армии союзников. В Советском Союзе в январе была снята блокада Ленинграда, а в Тихом океане союзные войска высадились в феврале на Маршалловых островах и в апреле в Новой Гвинее.

Марина в нерешительности остановилась в темном коридоре. Высокий потолок и голые стены начали давить на нее. Как же ей хотелось света, хотелось видеть людей, слышать смех! Каким-то образом она догадывалась, что, даже если бы Рольф знал о ее желаниях, в их жизни ничего не изменилось бы. Включив лампу, она снова сняла трубку телефона.

— Миша? Рольф сейчас на собрании в консульстве и пробудет там до утра. Если ты не передумал идти в РОК, я пойду с тобой.

К счастью, он не сказал ничего двусмысленного, а если и удивился, не подал виду.

Марина быстро переоделась в свое лучшее вечернее платье — бордовое креповое с расширяющейся книзу юбкой и черным поясом, — надела черные лакированные туфли на высоком каблуке и собрала темные волосы в пучок. Вскоре после того, как они приехали в Шанхай, ей надоела ее строгая прическа, и она обрезала длинные косы. Марина прекрасно помнила, как впервые сделала перманент в русском салоне красоты на Авеню Жоффр, где парикмахер накрутил ее волосы на бигуди, а потом запустил в них вьющиеся провода машины для перманентной завивки. От всех этих процедур у нее ужасно разболелась голова и боль не проходила целый день. «Добровольная пытка» — так она назвала тогда эту процедуру, но итог мучений — пушистые волнистые волосы, ниспадавшие в изящном беспорядке, — ей понравился.

Оказавшись в танцзале, Марина решила забыть обо всем плохом и предаться веселью. В конце концов, рассудила она, это ничем не отличается от тех многочисленных вечеров, когда она танцевала в Харбине со своим старым другом, который к тому же был искусным и изобретательным партнером. За это она и любила танго: в этом танце можно самому придумывать движения, не теряя чувственного ритма.

Чувственного. По ее телу разлилось волнительное тепло. Она вступала на зыбкую почву. Теперь она замужняя женщина, и что, спрашивается, она делает здесь, у всех на виду, рядом с другим мужчиной? Неужели она настолько глупа, что решила, будто из-за того, что они с Михаилом давно знают друг друга, ничего не изменилось? Лучше выбросить из головы эту опасную мысль. Но сделать это оказалось не так-то просто. Все было совсем не так, как в Харбине. Марине казалось, что все на нее смотрят, и она боялась, что кто-нибудь спросит, почему Рольф не пришел с ней.

Доносящиеся со всех сторон смех, русская речь, гром оркестра и заливистое богатое гудение аккордеона оглушили Марину. Михаил несколько раз пытался завязать непринужденный разговор, но все его попытки потерпели неудачу. После оживленного джазового номера, который они послушали за бокалом «Пино Нуар», вперед вышел аккордеонист. Через несколько мгновений Марину заворожили первые ноты томного французского танго «J’attendrai». Михаил вывел ее на середину зала. До этого они много раз танцевали танго, но она уже забыла, какое захватывающее удовольствие доставляет ей этот медленный, плавный танец. Михаил увлекал ее за собой в сложной последовательности шагов. Ее лоб у его щеки, его теплое дыхание у нее на ухе, тела прижаты — они покачивались вместе в ритме красивой мелодии. «J’attendrai… toujours… mon amour»[23]— этот гимн терпеливой неумирающей любви вдруг приобрел для нее особое значение. У нее в голове снова прозвучали слова матери: «Михаил любит тебя», и Марина, чего-то испугавшись и растерявшись, резко отпрянула от него. Михаил остановился и, продолжая держать ее за руки, несколько секунд всматривался в ее глаза. Марина почувствовала, что под этим пронизывающим взглядом ее лицо вспыхнуло. Она с ужасом подумала, что вот сейчас он начнет задавать вопросы, но Михаил только сжал ее руки, поцеловал одну из них и повел девушку обратно к столику.

— Что скажешь, если домой пойдем пешком, Марина? — произнес он, взглянув на свои часы. — Тут так накурено, что мне, пожалуй, придется костюм свой за окно вывешивать, чтобы избавиться от запаха. А твои волосы… — Он придвинулся к ней и с улыбкой легонько щелкнул по заправленной за ухо пряди. — Они, наверно, так пропитались табачным дымом, что твой муж чего доброго решит, будто ты начала курить.

Он никогда не называл Рольфа по имени, всегда говорил «твой муж», да и это случалось довольно редко. Они встали и направились к выходу, как вдруг к ним подошел улыбающийся крупный мужчина.

— Никитин! Уходишь так рано?

Пальцы Михаила сжались на руке Марины.

— Это мой однокашник. Сейчас он работает официантом в ресторане «Ренессанс», — негромко произнес он, пока мужчина не подошел к ним вплотную.

Когда здоровяк хлопнул Михаила по плечу и усмехнулся, Марина почувствовала в его дыхании сильный запах алкоголя.