Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Митяй не удержался от шутки, забивая пулю в ствол пищали и легонько покачивая в удивлении головой:

— Теперь князь-хану и вовсе будет хана! Вона, две богатырши супротив него встали! — И невесть с чего добавил громко: — Гори кабак с целовальником, а казак спасай усы!

Зульфия без обиды молодому казаку довольно резко ответила:

— И у козы не только вымя, но и рога на голове! Поглядим, Митя, чей глаз острее!

Матвей удивился, что Ортюха отпустил жену на помост, но говорить лишних слов не стал, только посоветовал строго:

— Следите за чужими стрелами! Они дымный хвост за собой оставляют! Не приведи бог… — не договорил, поднял пищаль и прицелился — всадники были близко.

Казаки перестали стрелять залпами по скачущим вдоль берега всадникам, а по мере готовности оружия встречали почти каждого ногайца или группу в пять-десять наездников гулкими и меткими выстрелами. Под обрыв Яика свалилось уже до полусотни коней, из-под некоторых со стонами пытались выдраться придавленные при падении воины. Одни освободившись, лежали без движения, другие, не страшась получить пулю в спину, упрямо карабкались по крутому откосу вверх, цепляясь за колючие плети ежевичника или оголенные корни деревьев, росших у самого обрыва.

— Есаула Томилку поранило! — Крик долетел до Матвея справа, где оборону частокола держали казаки, приставшие к Мещеряку вместе со своим вожаком Томилкой Адамовым.

— Сильно ли? — с тревогой спросил Матвей, огорчившись ранением Томилки, к которому успел за эти дни привязаться как к давнему и верному другу.

— Стрелой бит в левое плечо! — отозвались с того места, где произошло несчастье.

— Снесите его бережно в избу к лекаркам! Пущай промоют и перевяжут рану, — тут же распорядился Матвей, принял от казачка пищаль, положил ствол между конусами бревен, прицелился в ногая, который натягивал лук и готовился пустить горящую стрелу в сторону острова, но не успел отпустить тетиву — в шею белоснежного коня ударила стрела с черным оперением, бедное животное сделало несколько неровных скачков, пошло боком и вместе со всадником, кувыркаясь, рухнуло с обрыва, наполовину исчезнув в воде Яика. Всадник по всей вероятности сломал себе при падении голову, потому как из воды торчал неподвижно лишь левый черный сапог, застрявший в стремени.

— Молодец, Зульфия! — похвалил Матвей молодую княжну, сам нажал на спусковой курок. Попал или нет, не разглядел, потому как выстрелы гремели и справа и слева. Ногаи падали или уносились прочь, чтобы, отъехав, зажечь новую стрелу и снова мчаться к острову, который уже слегка окутался дымом от стрельбы, от горящих вражеских стрел, торчащих в ветках деревьев, от недолгих вспыхивающих и тут же потушенных пожаров в самом городке. Многие всадники, пустив зажженную стрелу, прежде чем развернуть коня, отваживались отправить в сторону казаков из лука несколько боевых стрел, которые тупо вонзались либо в бревна частокола, либо в стволы деревьев, а иногда и в человеческие тела, если кто-то из защитников Кош-Яика не успевал укрыться за частоколом.

— Ногаи сплавом идут по Яику! — Этот крик справа заставил Матвея вздрогнуть: решился-таки князь-хан Араслан на отчаянный шаг — спуститься сверху по течению и от воды напасть на городок!

— На свою погибель плывут! — громко отозвался на известие Матвей и добавил уверенным тоном, чтобы новички не опасались за свою спину: — Атаман Барбоша сумеет хорошо встретить непрошеных гостей! Филиппок, — он обернулся к молодому казачку, который заряжал ему пищали. — Метись быстренько к Болдыреву, пущай он со своей сотней поспешит к атаману помочь отбить приступ!

— Сей миг, атаман Матвей! — Шустрый рыжеволосый Филиппок протянул атаману заряженную пищаль, спрыгнул с помоста и умчался в центр городка.

— Не тушуйся, казаки! Атаман Барбоша не впустит ногаев, потому как большим скопом по реке они не полезут! Нет у князь-хана ни стругов больших, ни челнов в довольном количестве!.. Опять лавой скачут! Бейте по ним прицельно! Передний батыр мой, я сам поймаю его на пулю!

Впереди конной лавы, несущейся к городку с зажженными стрелами, подгоняя вороного коня ударами пяток и натягивая большой лук над конской гривой, скакал всадник в ярко-красном халате и в высокой меховой шапке. Предводитель что-то кричал, широко раскрывая рот, обрамленный черными отвислыми усами. Его воины, подхватывая боевой клич, с каждой секундой приближались все ближе и ближе.

— Не давайте ногаям подступиться к берегу и пускать стрелы! — догадался Матвей, поняв, что стрела с горящим пучком пакли может лететь не далее, чем на сотню шагов. — Встречайте их заранее! — И выстрелил, метя в вороного. Пуля ударила коню в грудь, он вскинул голову, встал на дыбы, попятился назад — всадник успел освободить ноги из стремян и ловко соскочить с падающего набок коня. Другие всадники обогнали его и укрыли от казацких пуль, и атаман так больше его и не увидел среди нападающих.

«Может, ногу или руку сломал, когда брякнулся на землю», — мельком подумал Матвей.

Казаки поняли своего предводителя и открыли густую пальбу, когда до нападающих было еще не менее двухсот шагов. Теперь сбитые кони и всадники падали на подступах к обрыву, а те, кто успевал приблизиться к берегу Яика, торопливо спускали тетивы натянутых луков и спешили прочь из-под прицельного обстрела. Рядом с атаманом воительницы Марфа и Зульфия, старательно прицеливаясь, посылали одну стрелу за другой, встречая всадников на дальних от берега подступах.

— Молодцы, казáчки! — не переставал хвалить Матвей жену и ее подругу всякий раз, когда конь со стрелой в груди или пораженный всадник валились на вспаханную конскими копытами степную землю.

— Моя выучка! — отзывался Наум Коваль. Он быстро перезаряжал пищаль и, недолго целясь, стрелял беспромашно: дикого гуся брал с лета, а птица не в сравнение по величине с конем. — Ага-а, отстрелялись и эти, уходят восвояси.

— Кажись, неплохо отбились! Вона сколько конских трупов на траве лежит, издали не сосчитать! И видно было, что немало побитых до смерти и пораненных подобрали. Кроме тех, кто с обрыва в Яик свалился! — Матвей перевел дух и прислушался — справа, с восточного конца острова доносились пальба вперемешку с яростными криками. Клубы дыма полосой по берегу поднимались над деревьями, отчего сизокрылые вороны и черные грачи шумно снялись с деревьев и с громкими криками носились над Кош-Яиком, не понимая, что происходит внизу, где столько шума и треска.

— Неужто частокол зажгли? — забеспокоился Наум Коваль и повернулся лицом к городку. — Сбегать да поглядеть, что и как там у атамана Богдана?

— Митяй сбегает, у него ноги пошустрее! — ответил Матвей, и Митяй, прислонив к пряслу свои пищали, без лишних слов кинулся с помоста вниз выполнять слово атамана. Вернулся буквально через десять минут и, запыхавшись, рассказал о том, что увидел, одновременно суконной шапкой вытирая вспотевшее щекастое лицо и кучерявую бородку.

— Ногаи числом сотни в три на плотах сплыли по течению с большими зажженными снопами из сухого хвороста вперемешку с травой. Выскакивая на берег, кого казаки не успевали сбить пулями, длинными рогатинами швыряли снопы за частокол и под частокол, надеясь запалить бревна и ивовую оплетку насыпного вала. Кто зашвырнул свой сноп, спешил к левому берегу Яика, стараясь укрыться в зарослях ивняка и тем спастись. Да не менее полста ногаев, сказывал мне атаман Богдан, были подстрелены, кто упал на песок, а кто с плотов в воду. Теперь казаки Богдана тушат землей снопы, чтобы от них не занялась трава в городке.