Смерть как сон - Грег Айлс

– Похоже на то, – отозвался Ленц. – Но прежде чем выгнать нас, он все-таки указал пальчиком на Гейнса.

– Интересно, почему он это сделал сегодня, а не вчера?

– Он же объяснил! – раздраженно бросила я. – Не любит болтать ни о себе, ни о других, это не в его правилах. Он ни слова не сказал бы про Гейнса и сегодня, если бы не то, что случилось с Талией. Он прекрасно знает, чем для Гейнса обернутся его признания. И переживает по этому поводу.

– Пожалуй, – согласился Ленц. – И тем не менее, он нам его сдал.

– А интересно, как ты оцениваешь его трактовку бегства матери? – спросил Джон.

Ленц профессионально нахмурил лоб.

– Он не знает, почему она ушла из дома. Но не может смириться с мыслью, что она предпочла любовника родным детям. Это действительно большая редкость, но в жизни все бывает.

– Он четко дал понять, что не подвергался сексуальному насилию со стороны отца.

– Отрицание – типичная защитная реакция; нам ли, криминалистам, этого не знать. Было ли сексуальное насилие на самом деле или не было – неизвестно. Вот если бы нам удалось поговорить с ним подольше…

Джон помог мне забраться в машину и придержал дверцу.

– Надеюсь, тебе больше повезет с Фрэнком.

– Я буду стараться.

Он улыбнулся:

– Верю. Во всяком случае, Уитон уже не сможет его предупредить. Скажи, ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы идти туда одной?

– По-прежнему.

– Хорошо, тогда вперед.

Я вышла из машины на Эспланад, прошла квартал до дома Фрэнка Смита, поднялась на крыльцо и позвонила, всей кожей чувствуя опоясывающие мое тело провода, которые соединяли микрофон с передатчиком. На сей раз дверь мне открыл сам хозяин. Фрэнк Смит одарил меня лучезарной улыбкой и, сложив руки на груди, оперся плечом о дверной косяк.

– Счастлив видеть. Однако… Кого вы сегодня представляете? Саму себя или ФБР?

– Я и рада бы представлять саму себя…

Смит хмыкнул.

– Понимаю. В таком случае… Ну что ж, в таком случае меня нет дома.

Его совершенная телесная красота начинала потихоньку раздражать.

– Вы сегодня утром включали телевизор?

– Нет, и не жалею об этом.

– Но газеты по крайней мере просматривали?

– Сегодня утром я принял освежающий душ и заварил себе в саду крепкий кофе. Собственно, так я встречаю каждый новый день. А телевизор и газеты не жалую. Почему вы спрашиваете? Уж не хотите ли сказать, что я пропустил нечто важное?

– Можно мне войти?

Он прищурился.

– Что случилось? Опять похищение?

– На сей раз похитили Талию Лаво.

Смит побледнел.

– Вы шутите?

– Нет.

Я впервые наблюдала на этом холеном лице неподдельную растерянность.

– Так я могу войти?

Он отошел в сторону, я переступила порог его дома и, не обращая на хозяина внимания, прямиком направилась в сад. На сей раз фонтан бездействовал, на верхнем ярусе его сидел нахохлившийся дрозд. Я опустилась в плетеное кресло у летнего столика. Смит, выйдя из дома следом за мной, сел напротив. В легких брюках и голубой рубашке-поло он больше смахивал на модель, чем на художника.

– Скажите, каким образом преступнику удалось добраться до Талии, если она находилась под круглосуточным наблюдением полиции?

– А с чего вы взяли, что она находилась под наблюдением?

– Мне известно, что полиция следит за каждым моим шагом. А Талия, насколько я понимаю, также вызывала подозрения ваших друзей. Кстати, где они?

– Работают.

– А вас послали вперед на разведку, не так ли? Вчера я был с вами любезнее, чем с ними, и они решили сыграть на этом?

– Я сама захотела прийти одна.

– Значит, я по-прежнему прохожу по делу в качестве подозреваемого. Великолепно! Что ж, спрашивайте.

Я в двух словах рассказала ему о том, что нам стало известно об их встречах с Уитоном и ссорах, свидетелями которых были стены этого дома.

– А я-то думал, куда задевался мой Хуан… – пробормотал Смит. – Они, конечно, пригрозили ему депортацией?

– Не знаю, Фрэнк, меня в это не посвящали. И поверьте, мне очень неприятно, что мы поневоле вторгаемся в вашу личную жизнь. Но речь идет о жизни и смерти нескольких ни в чем не повинных людей. Кто знает, может быть, Талия еще жива. Мы должны сделать все, чтобы ее спасти.

– Вы в самом деле думаете, что она еще жива?

– А почему нет?

– И правда. Но ваши вопросы не имеют никакого отношения ни к судьбе Талии, ни к судьбе остальных жертв.

– Мы уже слышали это сегодня от Уитона.

Смит развел руками, словно говоря: «Вот видите? Следующий вопрос!» Но я уперлась.

– Не знаю, почему вы оба, будто сговорившись, отказываетесь отвечать. Но мне кажется, разумных объяснений, действительно не имеющих отношения к нашему расследованию, может быть только два. Первое: Уитон гей, и вы с ним любовники.

– А второе?

– Тоже тайна, которую вы тщательно оберегаете. Какая угодно. Вплоть до наркотиков. Но это не важно. Мне кажется, что первое объяснение логичнее всего.

Смит фыркнул.

– А если это так, то прямой и честный ответ избавит вас обоих от дополнительных неудобств. Без него ФБР будет копать самостоятельно и до конца. Поймите, Фрэнк, Кайсеру и Ленцу плевать, геи вы или не геи. Им плевать, есть у вас отношения с Уитоном или нет. Их интересует другое.

– Что именно?

– Что это действительно никак не связано со «Спящими женщинами».

– Смешно даже говорить об этом.

– Согласна. Но не я руковожу расследованием. Фрэнк, ну я прошу вас! Ответьте честно, и мы больше не вернемся к этому вопросу! Роджер Уитон гей?

– Вы его самого спрашивали?

– Он уклонился от ответа.

– Меня это не удивляет.

– Но вы же не скрываете своей ориентации!

– Не стоит проводить параллелей, Джордан. Уитон вырос в Вермонте, ему пятьдесят восемь лет, черт возьми! Он представитель совершенно другого поколения!

– Так он гей?

– Гей!

«Гей…»

Смит пальцем рисовал на столешнице невидимые узоры.

– Нас не надо сравнивать… Я отношусь к этому просто, а Уитон… Ему и помыслить страшно о том, что это вдруг выплывет наружу. К тому же он ведь не рядовой обыватель, до которого никому нет дела, будь он хоть трижды геем. Уитон – известный художник.