Собачий бог - Сергей Арбенин

— Уснули там, что ли? — удивился он.

И снова принялся тарабанить. Водитель решил, что надо заехать с главного входа, и развернулся. Когда машина оказалась за углом, Густых внезапно приподнялся, молча глядя на врачиху, которая от испуга потеряла дар речи. Густых высвободил руку из манжетки с липучкой, стукнул в окошко, за которым виднелась голова водителя. Водитель притормозил от неожиданности, оглянулся. Густых отодвинул стекло. Молча протянул руку, схватил водителя за горло и начал душить. Одной рукой сделать это было невозможно, тогда Густых, отпихнув очумевшую врачиху, локтем вышиб второе стёклышко и просунул в кабину обе руки. Затылок водителя прижался к верхнему краю переборки, в горле у него что-то щёлкнуло; он захрипел и обмяк.

Густых перевел взгляд на врачиху: но та уже успела выскочить из салона и теперь мчалась во все лопатки от машины. Густых вылез, закрыл задние дверцы, выволок водителя из-за сиденья и швырнул в снег. Сел за руль, вдавил педаль газа.

Распугивая редких посетителей и больных, гулявших во дворе, «скорая» вырулила на Киевскую и помчалась на север. Перескочила трамвайные рельсы перед самым трамваем, ухнула вниз и понеслась, набирая скорость, по узкой улице.

По городу он проехал спокойно — ни один из патрулей не задержал «реанимацию», которая время от времени включала сирену.

Через Каштак и АРЗ добрался до Черемошников, въехал в проулок между гаражами и какими-то заброшенными корпусами, свернул, оказавшись в самом глухом углу: вокруг кирпичные стены, штабеля бетонных шпал и густой молодой осинник.

Бросив машину, выбрался из кустов, и двинулся в сторону Усть-Киргизки.

Лежать в снегу ему было уже не впервой. Он лежал до темноты в сугробе за какими-то сараями. Потом выполз, перелез через забор в самом безлюдном месте и оказался внутри цыганской усадьбы. В дальнем, самом большом доме, горели окна. Густых выбрал местечко за кучей досок и горбылей, и затаился.

Он видел, как выходил во двор Рупь-Пятнадцать. Подметал дорожки, выносил помойное ведро, брал дрова из невероятно длинной поленницы.

Над трубой в темнеющее небо поднялся белый столб дыма.

Потом вышла цыганка — толстая, с шалью на голове. Стукнула дверью сортира.

Потом вышел Алёшка. Закурил, стоя у штакетника, огораживавшего огородные грядки. Долго смотрел на звезды, пуская дым.

Густых ждал молча, не шевелясь. Он знал, что дождется.

Но дождался он совсем не того, кого хотел.

В дальнем углу двора появилась какая-то тень. Мелькнула среди сараев и затаилась. Густых напрягся, присел пониже, втянув голову в плечи.

Темная фигура снова поднялась, перебежала поближе и залегла за парником, на котором болтались остатки рваного полиэтилена.

Прошло некоторое время, фигура снова поднялась, и юркнула в проход между штакетниками, свернула куда-то за навес с инструментами и исчезла.

Густых ничего не чувствовал. И не понимал, кто этот таинственный незнакомец. Густых делил теперь людей и животных на две категории: на своих и всех остальных. Незнакомец пока принадлежал ко второй.

Но не успел Густых как следует продумать свой вывод, как во дворе появились новые гости.

Три огромных псины, как-то нелепо приседая, полуползком, тоже пробирались со стороны дальних сараев. Они замирали на одном месте, нюхали снег, фыркали и ворчали, словно переговаривались.

Внезапно они разом повернули головы в сторону Густых. И прыжками, через сугробы, помчались к нему.

Густых слегка приподнялся, чтобы в случае чего было удобнее схватить сразу двух псов за глотки, но этого не потребовалось. За несколько шагов до того места, где сидел Густых, псы прилегли на снег и поползли, жалобно поскуливая, и постукивая хвостами.

Они подползли совсем близко, и одна за другой потыкались холодными носами в руку Густых.

— Лежать! — скомандовал он вполголоса.

Овчарки немедленно выполнили приказ.

«Хорошо, очень хорошо, — подумал Густых. — Теперь они мне помогут совершить Искупление».

Он снова затих в ожидании.

И снова дождался.

За заборами послышалось приглушенное гудение, негромкие команды, быстрый топот ног.

Овчарки привскочили, оскалившись. Густых читал их ощущения, как будто они принадлежали ему самому. Он почувствовал острый запах бензиновой гари, масла, казённой одежды. И самое главное — запах оружия.

Он чувствовал, что всю цыганскую усадьбу окружили люди в камуфляже, в касках, с автоматами.

«Однако…» — почти по-человечески подумал он, и, склонившись к овчаркам, поочередно каждой заглянул в глаза.

Над задним крыльцом цыганского дома горела лампочка, и жилая часть двора была отлично видна. Там, где сидел в засаде Густых, была тень, но тень светлая — от снега, отраженного света и звёзд.

И, наконец, Густых дождался. Только опять не того, чего ожидал: дева вышла на крыльцо в накинутом красном пуховике, а следом за ней вывалилась чуть не вся семья. Алёшка держал ружье, толстая цыганка — тоже. Младшие цыганята выглядывали из-за их спин. В доме оставалась только одна цыганка.

И это было хорошо.

Густых снова нагнулся к овчаркам, мгновенно передав новый приказ.

Едва Наташка отошла от дома, как откуда-то из глубины усадьбы послышался лай. Две огромные псины, летевшие прямо на нее, показались ей чудовищами. Она присела от ужаса в снег. Сзади подбегали Алешка с цыганкой. Алешка крепко ухватил рукой Наташку за плечо, приказывая сидеть, и вскинул ружье.

Цыганка, стоявшая рядом, сделала то же самое.

Но стрелять не понадобилось: из маленькой избушки, казавшейся нежилой, выскочили трое цыган — крепких, плечистых. Собаки как раз в этот момент поравнялись с ними. Гулко ухнули три выстрела. Одна из псин отлетела в сугроб, перевернулась, болтая в воздухе лапами и отчаянно завизжала. Визг сошел на нет, овчарка осталась лежать бездыханной.

Вторая нелепо подскочила, перевернулась головой вперед, и тут же снова встала на лапы. Она помчалась дальше, приволакивая заднюю лапу, и теперь трое цыган прицелились в нее. Но не выстрелили — Наташка оказалась на линии огня.

Цыгане отпрыгнули в стороны, один из них крикнул Алешке:

— Стреляй!

Пуля попала раненой псине прямо в грудь и опрокинула ее. Овчарка завалилась на бок, на груди пузырилась кровь, слышалось хрипенье.

Алёшку трясло, он опустил ружье, и внезапно увидел третью собаку — она набегала сбоку. Выстрелить Алешка уже не успевал, поэтому он молча упал на Наташку, повалил её в снег и закрыл своим телом.

Овчарка почти налетела на него, но тут выстрелила старая цыганка. Но она промахнулась. Собака вцепилась в Алешкин полушубок, яростно рванула его, почти приподнимая самого Алешку. Трое цыган бежали к ним с перекошенными лицами, голося что было сил.