Ведьмин Лог - Мария Вересень

– Успокойся, – велела я, – вот высплюсь и велю Илиодору, чтобы он тебе бумагу состряпал, а то и документы выправил. Целый инквизитор златоградский тебе в поручители нормально будет?

– Ну, – зарделась она.

– Если я ему действительно нужна, он тебе целый архив напишет и еще лично в Серебрянск прискачет, доказывать, что ты Дорофея Костричная. Ты, главное, попой прилюдно не сверкай, а то никакой паспорт не поможет. Меня Решетников по одному лицу вычислил.

Мы еще какое-то время пообщались, пока связь между нами не оборвалась. То ли это я так хотела спать, то ли Ланка отвлеклась и ослабила контакт. Сначала она мне начала казаться в каких-то странных видах, а потом я и вовсе оказалась на Чучелкиной могиле, забивая гвоздями каменную крышку гроба. «Бред», – сообразила я устало и полностью отдалась ему.

Митяй Кожемяка сидел на широкой колоде, поникнув головой, широкие плечи его опустились, и весь облик выражал скорбь и уныние. Сидел он за дровяным сараем на дворе у Селуяна. Сам хозяин дома лежал сейчас в горнице, неразутый и упившийся до потери человечьего облика. Люди Решетникова, едва проведав о том, что воевода каким-то боком причастен к ведьмовским делам, наведались еще с утра, но, поглядев, как главного дурневского стража кидает от стены к стене, молча вышли вон, решив, что никуда от них пьянчуга не денется. Заходили пару раз десятники, на которых, перед убытием, Селу-ян возложил ответственность за порядок в селе. Сочувственно вздыхали, качали головами. Забегал малый братишка Митяя, говорил, что мамка домой зовет, плачет и очень за него переживает, а батя грозится выпороть. Митяй порки не боялся, с тех пор, как он научился рвать надвое воловью кожу, батя сильно руки не распускал, считая почти за взрослого. Так, врежет по зубам да пояснит за что. Серьга и Сашко где-то задерживались, мимо уж и всадники проскакали, явно на Ведьмин Лог, а закадычные дружки все не появлялись.

Митяй им немного завидовал, вот у него закадычного дружка не было. Да и на службу к ведьмам они догадались вперед его наняться. А ведь он хотел еще тем летом, когда Марта ездила со своими внучками по Северску собирать подати. Он три дня кружил по дороге между Дурневом и Логом, прикидывая, как бы половчее попасться ведьмам на глаза, но стоило заприметить ему Брюху да услышать, как Ланка с Маришкой что-то звонко распевают, радуя бабушку, испугался и юркнул в кусты. А потом, от злобы на себя, запорол заказ для шорника, аж двенадцать шкур! Батя тогда ему так в лоб двинул, что он долго без памяти лежал. Но обидно было не оттого, что побили, а что сам таким трусом оказался. И вот теперь Маришка оказалась в лапах инквизитора. Того самого щеголя, который так не понравился Митяю с первого взгляда. Надо было прибить его на болоте, вырвать из рук черен от лопаты и шваркнуть по голове, на раз бы раскололась!

В палисаднике, который был прикрыт от Митяя углом дома, затрещали кусты и кто-то смачно матюгнулся. Вывалились Скорохват и Серьга, на ходу отряхиваясь от листьев и веток, причем Сашко, как всегда, что-то ляпнул, косясь в сторону Митяя, а Ладейко обидно заржал. Кожемяка склонил голову набок, языком он не был горазд чесать, поэтому никогда с дружками не сварился, а бить их сейчас было себе во вред. Как-никак обещали помочь отбить Маришку у инквизитора.

– Ну что, телок? – повис на нем Сашко. – Плохи твои дела. Всю ночь она с инквизитором в одной комнате ночевала и, говорят, так стонала, так стонала…

– Ты-то че скалишься? – одарил тяжелым взглядом Серьгу Кожемяка. – Твоя с боярином сейчас тоже не чаи распивает.

Серьга захлопнул рот и посунулся вперед для драки, но, увидев, как усмехается Митяй, скрутил себя через силу, припомнив, что даже на пару с дружком шансов против этого бугая у них не много. Развернулся и пошел в дом Селуяна, там в кладовой был немаленький арсенал. Скорохват похлопал Кожемяку по гранитному плечу:

– Ты, Митяй, с детства дурачок или от тоски мозги скукожились? Вот сейчас рванет он в Серебрянск, и с кем ты Маришку отбивать будешь?

– Сам справлюсь, не маленький, – сбросил руку с плеча Митяй.

– Это ты какое место сейчас имеешь в виду? – сделал непонимающее лицо Скорохват, а потом обидно расхохотался. Умел он этак: подойдет, заржет в лицо, и, что бы ты после этого ни сделал, все равно дураком кажешься.

– Уйди, червячина, задавлю!

– Неблагодарный ты, Митя, – попенял ему Скорохват, – и грубый. Девушки таких не любят. Девушкам нравятся веселые, вот такие, как златоградец. Чего он вчера только ни вытворял при Маришке, а с утра пирожки жуют на пару и милуются.

Митяй сам не понял, как поднялся с колоды, а опомнился, только ударившись грудью в калитку, она у Селуяна почему-то внутрь открывалась, неразумно и неудобно. Ладейко висел на руке, пытаясь его удержать, но Кожемяка стряхнул его, как медведь стряхивает шавку. О чем он думал, когда связался с этими болтунами? Решетникова нет, столичной стражи человек двенадцать от силы! А свои, дурневские, его и пальцем не тронут. Подойти к дому с заднего двора, подняться на второй этаж, дать златоградцу в зубы, Маришку на плечо – и бегом из Дурнева. Первые три недели можно на Лисьем хуторе прятаться, а как жара начнется, в болоте тайные тропки откроются. Княжьи собаки их не знают, а местные не выдадут.

На заднем дворе стояли кони столичных гостей. Митяй издалека увидел и узнал Зюку страшненькую. Она сидела на телеге, беззаботно болтая ногами, а вокруг важно прогуливался кто-то из синих кафтанов. Из-за одежды Митяй не сразу узнал златоградца, а вот тот, напротив, остановился и прищурился, поджидая гостя.

– Знаешь, Златочка, – хмыкнул Илиодор, – у меня такое ощущение, что нам идут морду бить.

Митяй не стал тратить время на разговоры, а, подойдя на два шага, сразу и от души врезал, собираясь своротить сопернику скулу набок. Илиодор легко уклонился от удара, чуть присев, а потом безобразно нечестно врезал Кожемяке меж ног. У Митяя потемнело в глазах, Илиодор тем временем не спеша подобрал чурбачок и, обернув его телогреей, примерился, а потом с хеканьем навернул нападающему по голове, отчего Кожемяка завалился на спину.

– В живот я тебя пинать не буду, – уверил его златоградец, отбрасывая чурку, – неблагородно это как-то, но если ты поднимешься с земли раньше, чем я это разрешу, то я тебе, касатик, что-то страшное сделаю. Еще, правда, не придумал что, но напрягусь. – И он улыбнулся Зюке.

– Митя, – показала она пальцем.

– Беги, Зюка, зови Маришку, – метнулся по пыли Митяй, надеясь облапить чужака-инквизитора за ноги и, свалив наземь, придушить.

Но тот оказался проворен: сначала подпрыгнул высоко, а потом уцепился сзади за волосы, беспощадно выворачивая голову, и показал Кожемяке нож.

– Ну-ка, голубь, что ты сейчас проворковал?

Митяй захрипел, злясь не столько на златоградца, который его нежданно заломал, сколько на собственную глупость. Ловчее надо было, хитрее, нырнуть или прыгнуть и в живот сапогом, а потом плюхай сверху. Зимой, в кулачных боях, ему это всегда помогало. Конечно, против кузнеца, бати или того же Селуяна он устоять не мог, но таких, как златоградец, он выжимал, точно тряпки, и в узел завязывал.