Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Тебе лучше? – Он взял ее руки в свои.

– Достаточно хорошо, чтобы я сделала все, что от меня требуется, – ответила Матильда. Она показала на лошадь, с которой возился грум. – Можешь не говорить. Я знаю, что ты уедешь, прежде чем колокола пробьют к вечерне.

Он вздохнул и высвободил одну руку, чтобы откинуть волосы со лба.

– Король желает видеть меня командиром на поле битвы. Дело срочное. Я уже послал человека в Хантингдон с указанием провести перекличку. Сейчас я возвращаюсь в Нортгемптон с той же целью. Матильда, я…

Она быстро закрыла ему рот ладонью.

– Не пытайся подсластить пилюлю, – попросила она. – Ты обязан выполнить приказ короля.

Симон облегченно вздохнул. Он явно ждал, что она начнет рыдать и цепляться за него. Той ее, детской, части ужасно хотелось так и поступить, но женщина в ней сдержалась.

– Обещай мне только, что ты сообщишь мне, где ты и что делаешь. – Она старалась говорить ровным голосом. – Хуже всего неизвестность.

Грум вывел лошадь во двор, оседлал ее и направил к воротам. Симон сунул груму серебряную монету.

– Я буду в часовне на молитве.

Грум отсалютовал и уехал.

Симон повернулся к Матильде и потянул ее в денник, где сена было по колено и где только что стояла его лошадь.

– Я обещаю. – Он крепко ее обнял и, не обращая внимания на суетящихся грумов и слуг, целовал до тех пор, пока она не начала задыхаться. – Где бы мы ни были, я обещаю. – Она через свое платье и его тунику чувствовала, как затвердел его член, и начала тереться о него, негромко вскрикивая. Поступать так в тот момент, когда ее мать готовят к погребению, было явным нарушением приличий, но ей так необходимо было почувствовать себя живой… К тому же Симон вскоре уезжал. Если они не попрощаются как следует сейчас, другого времени не будет.

Хотя любовные игры начал он, продолжила Матильда. Она вывернулась из объятий, но только для того, чтобы зайти поглубже в конюшню, в самый дальний денник, полный чистой свежей соломы.

– Мать была бы потрясена, – прошептала она, притягивая его к себе, – но я покаюсь потом.

– Нет, – возразил Симон, беря ее лицо в ладони и задерживаясь на пороге дикой похоти для момента нежности, – глубоко в душе твоя мать нам бы позавидовала. Не надо каяться, радуйся.

Замок Жизор, нормандская граница, март 1098 года

Сняв шлем и сбросив с плеча щит, Симон, хромая, вошел в большой зал замка Жизор. Он был зол до крайности, ему с трудом удавалось сдерживаться.

Виновник его ярости сидел, положив ноги в сапогах на стол, и пил из красивой серебряной чаши. Плащ, шлем и пояс с мечом лежали под рукой. Робер де Беллем, злейший враг Симона, был боевым командиром у Жизора, а также отвечал за превращение небольшого приграничного бастиона во внушительную крепость. Он славился своими способностями строителя. Однако это не мешало Симону его ненавидеть. Де Беллем уже неоднократно и с удивительной легкостью переходил с одной стороны на другую. Пока Робер Нормандский был в Крестовом походе, де Беллем довольствовался служением Вильгельму Руфусу, но Симон сомневался, что это надолго. Слишком уж непоседливая была у барона натура. Единственным утешением было то, что он должен был вот-вот отбыть из Жизора на войну, которую Вильгельм Руфус вел против Гелиаса на Майне.

– Твой Жерар де Сериньи сжег еще одну деревню! – прорычал Симон, швыряя на стол свой шлем. – Зачем было строить этот замок, если мы опустошаем земли вокруг и восстанавливаем против себя людей? Ты что, не контролируешь тех людей, которых посылаешь за фуражом?

Де Беллем сузил серые глаза.

– Если он сжег деревню, значит, дознался, что там сочувствуют французам, – сказал он. – Можно найти вошь даже в чистых волосах. А ты знаешь, как быстро они плодятся. – Он щелкнул указательным и большим пальцами.

Симон поморщился от отвращения и потянулся через барона за кувшином с вином, вынудив того откинуться назад и вдыхать запах застарелого пота из-под своей подмышки. Налив вина в чашу, он сел на скамью, протянувшуюся вдоль всего помоста.

– Надеюсь, Жерар де Сериньи едет с тобой?

Де Беллем допил вино, бросил чашу слуге, чтобы тот ее вымыл, и поднялся. В отличие от Симона, который только что вернулся из дозора и был покрыт грязью, де Беллем сверкал, как статуя в церкви, – нигде ни пятна, ни пылинки.

– Нет, – ответил он с дразнящей улыбкой, – де Сериньи остается здесь, будет помощником у Хью Лупуса. Я могу без него обойтись, а ты, что бы ты о нем ни думал, в таких людях нуждаешься. По крайней мере, французы их не поймают.

Ярость Симона уже готова была вырваться наружу. Две недели назад его и Хью Лупуса поймала на границе большая группа французских солдат. Выкуп был формальностью, его быстро заплатил Руфус, но де Беллем с той поры только об этом и говорил.

– Разумеется, если они будут грабить деревни поближе к дому, – заметил он.

Де Беллем театрально вздохнул.

– Ты был отвратным мальцом, де Санли, и с возрастом не изменился, только стал еще менее ловким, чем когда служил при дворе.

– Я тогда нарочно опрокинул на тебя миску с кашей. – Симон повысил голос. – И сноровка моя осталась при мне, в отличие от твоей чести, милорд. – Он наклонил голову, чтобы подчеркнуть сарказм, но в этом не было необходимости. Сейчас, будучи графом, он превосходил де Беллема по рангу.

– У меня нет ни времени, ни желания препираться с тобой, – огрызнулся де Беллем и, сняв ноги со стола, надел плащ и, захватив все остальное, собрался уходить.

– Может, и нет, но ты уж найди время для разговора с де Сериньи до отъезда, иначе я займусь им сам – и тут уж слов будет недостаточно.

Де Беллем с яростью посмотрел на Симона.

– Знаешь, что случилось с последним человеком, который посмел учить меня, что делать?

Симон пожал плечами.

– Вне сомнения, ты посадил его на кол или повесил на стене на его собственных кишках. – Он прямо и спокойно встретил взгляд серых глаз, хотя сердце его бешено колотилось, а рука так и чесалась обнажить меч и сразиться с де Беллемом.

Де Беллем фыркнул.

– Я тебя не выношу, – выпалил он, – но на этот раз я поговорю с де Сериньи. Мы не всегда будем союзниками, де Санли. Не забывай об этом.

Его шпоры оцарапали скамью, когда он, переступив через нее, пошел вдоль помоста. Симон провожал его холодным взглядом, пока тот не вышел из зала, но стоило де Беллему скрыться из виду, как он расслабился и устало ссутулился. В подмышках скопился холодный пот, а ладонь была такой влажной, что не удержала бы эфеса меча. Он знал, что так бывает при встрече со змеей. Для него это был Робер де Беллем.