Грабеж средь бела дня - Сергей Зверев

В углу громоздились старые напольные часы без минутной стрелки. На венском стуле возвышалось несколько коробок. Гипсовая статуэтка «Купающаяся колхозница» привлекала внимание совершенством линий и безупречностью форм.

За портьерой, висевшей на двери прихожей, угадывалась комната – по всей вероятности, тоже забитая антикварным товаром.

– Монетка, говорю, при вас? – повторил хозяин, намыливая себе под висками.

– Держи. – Игорь достал из кармана империал. – Слышь, а сколько она может потянуть?

– Я сейчас вашу монетку под лупой посмотрю и назову цену, – обаятельно улыбнулся антиквар. – Если она вас устроит, договоримся…

– А как же… – начал было гость.

Хозяин виновато развел руками.

– Извините, но в квартиру не приглашаю. У меня тут пока и контора, и жилье одновременно. Офис еще не открыли, вот и приходится весь товар дома хранить. Бардак жуткий, аж неудобно… Обождите, пожалуйста, в прихожей, я мигом!

И, не стирая со щек мыльной пены, скрылся за портьерой, отгораживающей прихожую от комнаты.

Зондер закурил и, не закрывая за собой входную дверь, вышел на лестницу.

Прошло две минуты. Антиквар почему-то не спешил с оценкой червонца. Прошло еще три минуты. Простучали по двору шаги, взвыла автомобильная сигнализация, где-то хлопнула форточка, и Мамрин ощутил первые признаки беспокойства. Растоптав окурок, он уже собрался войти в квартиру, но дубовая дверь неожиданно захлопнулась перед самым его носом. Щелкнул язычок замка, и музыка в квартире внезапно стихла.

– Эй, ты, не балуй! – повысил голос Зондер, и меж век его появился узкий бойцовский проблеск. – Слышь, козел, дверь открой, хуже будет!..

Ответа не последовало.

– Ну, сука… – пробормотал Игорь, предчувствуя недоброе, и со всего размаху ударил кулаком в почтовый ящик.

В этот момент с треском раскрылась соседняя дверь. На пороге стояла высокая женщина в бигуди. Лицо коммунальной склочницы лоснилось от жирных кремов.

– Ты чего это безобразишь, а? – вызверилась она. – Щас милицию вызову, хулиган!

– Заткнись, лоханка! – властно приказал Мамрин, продолжая колотить кулаком в квартиру 13а. – Что это у вас за сосед тут живет?

– Какой сосед?

– Антиквар! Старьевщик! Из этой вот квартиры! – Кулак Зондера со всего размаху въехал в почтовый ящик.

– Обожди… – Баба в бигуди непонятливо уставилась на дверь с номером 13а. – Какая еще квартира? Это дворницкая с выходом на черную лестницу.

– Куда-а-а? – не поверил Зондер.

– На лестницу, во двор. Что-то я ничего не понимаю… – соседка удивленно таращилась на дверь. – Что за маскарад?! Ящик какой-то почтовый, номер, звонок… Дверь тут всегда стояла, за ней дворничиха метлы хранит. Я в этом подъезде тридцать два года живу, и отродясь тут никаких антикваров не было!

Навалившись гуттаперчевым плечом на дверь, Мамрин наконец выдавил ее и, шагнув внутрь, остановился в полном замешательстве.

Баба в бигуди оказалась права: это действительно была лестница, уставленная никому не нужным старьем, наверняка подобранным на ближайшей мусорке. Сорвав штору, висевшую на двери «комнаты», Зондер печально выругался: за дверью действительно была лестница черного хода. Он бросился по ступенькам, но тут же неловко растянулся на каком-то тряпье.

Это был тот самый домашний халат, который пять минут назад он видел на «антикваре». На изнанке халата белела подсыхающая бритвенная пена. Тут же валялись помазок и стоптанные домашние шлепанцы.

– Твою мать… – только и сумел вымолвить Зондер.

Только теперь до него дошло, в клещи какого убийственного плана угодил он, купившись на туфтовое объявление. Понял и другое: на такую аферу, элегантную по задумке и блестящую по исполнению, был способен только один человек – Алексей Константинович Сазонов, более известный как Жулик.

Спустя полчаса Мамрин, краснея и тужась, рассказывал о случившемся Дяде Ване. «Смотрящий» не сразу поверил рассказчику, а поверив, высказал Зондеру и попавшему под раздачу Мурзе множество самых неприличных слов и нелестных характеристик.

Впрочем, Михалюк успокоился довольно быстро. Потеря царского червонца обернулась неожиданным плюсом: теперь стало понятно, что за человек интересуется золотыми монетами бывшего опера Голенкова…

…А человек, организовавший эту изящную комбинацию, в этот самый момент пересказывал Пиле и Тане подробности.

– Дядя Ваня прислал Зондера… Я его сразу узнал. Значит, мои опасения подтвердились, – заключил Сазонов.

– А Зондер тебя не узнал? – спросила Рита.

– Лампочку на лестнице я еще ночью вывернул. Плюс бритвенная пена и театральный грим. Так что если и узнал, то только по почерку работы… Ладно, все это мелочи. Монета, как вы видите, 1915 года выпуска. А ну-ка… – Достав из выдвижного ящика дозиметр, Жулик включил его и поднес червонец к дозиметру.

Цифры на табло защелкали со скоростью автомобильного выхлопа.

– Короче, червонец – из тех же подвалов, – резюмировал Сазонов. – Теперь весь расклад как на ладони. Включая прикуп…

– Прикуп на себя Михалюк хочет сбить, – напомнила Рита.

– А у меня теперь на руках все козырные карты, – возразил Леха и, подумав, добавил: – Впрочем, если «смотрящий» так хочет получить радиоактивное «рыжье», я могу удовлетворить и его алчность…

Сердце красавицы может быть склонно к чему угодно. Но в юном возрасте оно все-таки склонно к нежным и возвышенным чувствам.

Возраст Тани Голенковой был самым что ни на есть юным – ей было семнадцать. В этом возрасте впервые читают «Поющие в терновнике», пытаются писать стихи и придумывают себе первую любовь. Впрочем, кто может отличить – придуманная эта любовь или нет?

Грезу о сказочном принце Таня лелеяла давно – представление о жизни она черпала исключительно из книг о влюбленных. В книгах этих девушки были целомудренны, юноши – мечтательны, и даже роковые негодяи – галантны и обаятельны.

На четвертый день знакомства с Сазоновым произошло нечто ужасное – Таня поняла, что влюбилась. Ситуация воспринималась, как книжная: ведь возлюбленным милицейской дочери стал особо опасный рецидивист! Сердце стукнуло с перерывом. В какой-то момент Таня даже позабыла о маме, расстрелянной мерзавцем-отцом вместе с ее любовником Коробейником. Она была влюблена как цуцик.

Закрывшись в комнате, девушка немного поплакала, выкурила вторую в жизни сигарету (первая была в позапрошлом году, когда она влюбилась в нового учителя географии) и, заложив руки за голову, несколько часов кряду лежала на койке, уставившись в потолок. Тихая, печальная и ласковая, она пошла в комнату Александры Федоровны и, поглаживая Тасика, растерянно смотрела, как та вяжет очередную кофточку «внученьке». Очень хотелось поподробней расспросить старушку о сыне-рецидивисте, но только природная стеснительность помешала начать щекотливый разговор.