Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

Натужный юмор помог мало – настолько мало, что Александравдруг привалилась лицом к своей двери, ощутив, что пропали все силы. Вдобавокснова подкрался страх. Страшно было повернуть ключ, войти в квартиру. Понимала,это – сущий бред, но не могла отделаться от мысли, что, войдя, увидит труп.

Боже ты мой, сколько людей вокруг нее погибло за последниймесяц! Сколько раз подступала смерть – так близко, что в глаза смотрела. Но этовсе была чужая смерть. Или она только притворялась чужой, а нынче вечером вдругсбросит маску – и…

Наверху послышались чьи-то шаги, кто-то спускался полестнице, и Александра рывком повернула ключ, подхваченная ужасом, влетела вквартиру, стукнула по выключателю, торопливо задвинула щеколду.

Шаги миновали ее дверь и затихли внизу.

Прижимая руки к сердцу, Александра огляделась.

В коридоре пусто. Никаких трупов. Но это еще ничего незначит, надо осмотреть всю квартиру.

Изредка взмахивая руками, словно гипотетические трупы должныбыли не валяться на полу, а мотаться по воздуху, будто налетевшая от соседеймоль, Александра осторожно двинулась на кухню, как вдруг зазвенел телефон.

Александру шатнуло к стене, и несколько мгновений онастояла, не решаясь поднять трубку, почему-то убежденная, что это звонитРостислав.

Нет, а вдруг Влад?

Рванулась к телефону:

– Алло! Алло!

– Саша, слушай, немедленно приезжай, – прорвался сквозьхрипы в трубке незнакомый мужской голос.

Не Влад. Но и не Ростислав.

– Кто это?!

– Да я, Костя! Виноградский!

– Откуда ты звонишь? – глупо спросила Александра.

– Угадай с трех раз! – рявкнул он так, как никогда непозволял себе прежде. – Немедленно приезжай! У нас тут тяжелораненый, которыйвсе время твердит твое имя.

– Какое?

– Спятила? – еще более грозно рявкнул Костя. – АлександраСинцова! А что, тебя уже иначе зовут? Он тебя зовет, он в очень тяжеломсостоянии. Приезжай немедленно!

– Кто он? – наконец-то очнулась Александра и выкрикнулаотчаянно, с трудом владея дрожащими губами: – Неужели Влад?!

– Какой еще Влад? – почему-то обиделся Костя. – Помнишь, ятебе утром говорил про некоего Ростислава?

Помнила ли она!

– Ну и что?

– Это он, Ростислав Казанцев! Это он ранен, он тебя зовет!Приезжай! Все, мне пора на операцию!

Гудки в трубке…

Несколько мгновений Александра незряче смотрела на трубку,потом осторожно опустила ее на аппарат. Та почему-то никак не хотела лечь насвое место, и Александре стоило некоторых усилий понять, что у неепросто-напросто трясутся руки. Наконец, с трубкой удалось справиться.Александра подошла к плите, взяла чайник и начала пить прямо из горлышкакрупными, неуклюжими глотками, от которых заболело горло.

Значит, его фамилия Казанцев…

Вышла в коридор и уставилась в зеркало, висящее на стене.

Собственное лицо поразило бледностью и показалось чужим –из-за прежде не свойственного ему девчачьего, испуганного выражения. Потом лицов зеркале вдруг часто заморгало, сморщилось. Александра зажмурилась, пытаясьсдержать слезы, но они все-таки пролились – едкие, жгучие, мучительные. Онагромко всхлипнула – и сжалась, словно от удара, когда за стеной вдруг раздаласьгромкая музыка.

Это уже были, конечно, галлюцинации: ведь «Батяня-комбат»орал в квартире Сереги Володина, а Серега пока еще не вернулся из Чечни.

Александра зажала уши. Музыка каким-то образом находилась всвязи с фантасмагориями последних дней, она была такой же нелепостью, каксмерть Карины, духота подвала, в котором держали Александру, ненависть мачехи,необъяснимая злоба Влада, чириканье старичков, сидящих на диване. Такой женелепостью, как мрачные, провалившиеся глаза Эльдара – и его же косой, мертвыйвзгляд. Как эпилептические припадки Гелия. Как слежка Ростислава – и егообъятия на непоправимо испорченном диване…

И вершиной всего этого нагромождения нелепостей был звонокКости Виноградского, сообщение о том, что Ростислав ранен и в бреду повторяетодно имя: «Александра Синцова…»

А может быть, Костя, как обычно, чего-то не понял? Можетбыть, Ростислав зовет не Александру, а Карину Синцову?

Говорят, у злодеев перед смертью иногда возникает неодолимаяпотребность – испросить прощения у своих жертв. Как говорится, любите враговваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесьза обижающих вас. А как насчет того, чтобы любить убивающих вас?

Она отперла дверь и вышла за порог, еле передвигая усталыеноги и стараясь ни о чем не думать.

В самом деле, надо поспешить. Может быть, она еще успеетспросить Ростислава… О чем? О самом главном, конечно! Которая из сестер большепришлась ему по вкусу!

Слезы опять полились – медленные и такие изматывающие, чтоАлександра едва ли соображала, куда идет. И минуло несколько минут, прежде чемона сообразила, что побрела не налево, на Белинку, на трамвай, а повернула кСтуденой, чтобы пройти к Пятой больнице напрямик. И впереди уже засветилисьогни многоэтажек на улице Горького, когда Александра поняла, что приближается ктому самому месту, где погибла Карина.

На перекрестке Ванеева – Республиканская, который Александрачастенько переходила, направляясь на свой участок, на одном из деревьев виселпластмассовый венок. Здесь машина когда-то сбила неосторожного пешехода: венокбыл чьей-то памятью об этой смерти. Такие же венки Александре приходилосьвидеть и на других опасных перекрестках, и как-то раз она даже подумала, что,уж если лишена возможности приезжать в Сергач и класть цветы на могилу сестры,было бы уместно повесить такой же венок на стенку дома на углу Студеной иГорького. Подумала – но не только не сделала этого, а вообще старалась подальшеобходить роковой перекресток, выбирая самые дальние пути, только бы неоказаться здесь. И вот – оказалась…

Она стояла на обочине и смотрела на черную, наскольженнуюледянку, чувствуя, как дрожат ноги. Глупо, она слишком устала, чтобы тащиться вбольницу пешком. Остановка в десяти метрах, только Студеную перейти. Ну такнадо решиться – и перейти!

Александра посмотрела вдоль улицы Горького. Да, вон мигаютогоньки – приближается троллейбус или автобус.